Без лишнего скрежета

И даже что-то там посещала, сдавала. Вот, курсовая такая у неё оригинальная.

— В архитектурный на дизайн? Там разве есть дизайнерский факультет?

— А он теперь везде есть. Надо же быть в тренде.

— Надо, — неуверенно согласился Игнатий.

— Не верите насчет курсовой? — догадалась Лиза. — Я тоже не верила. Пока сюда декан их не заявился. С зонтиком, в рваном костюме. Искал Сару. Это сегодня было.

— Я думал, у вас тут секретная охраняемая зона. И как он нашёл этот адрес?

— Вот-вот, я о том же. Но, думаю, тут Сарочкина мама постаралась. Понимаете, у неё мать как три Розы. И по обхвату талии, и по силе надзора. Вполне могла позвонить в универ, потом с той же Розой состыковаться. Да черт их разберет! Все равно этот гражданин здесь долго не задержался. Я даже слушать его не стала, просто показала эту комнату. Офигел он знатно. Только стоял и качал головой. Потому достал вдрызг разбитый мобильник, позвонил типа кому-то и ушел. Странный тип. Хотя, может у дизайнеров так принято — по неработающему телефону болтать… Кстати, после него эти дрейдлы и начали хулиганить.

— Хулиганить?

— Вращаться сами по себе.

Укрощение эмпатии

Озёрская задумчиво бродила по квартире. Темнота не мешала прогулке. Перед внутренним взором послушно возникали привычные аллеи тимирязевского лесопарка. По ним Светлана и гуляла, приводя в порядок мысли. Она не верила ни в рассказ пациентки о загадочной Саре, ни в мистический скрежет за стенкой. Не верила она и в безумие Лизы. Вообще, бегство в болезнь, стремление всё свалить на собственный разум — любимый прием многих людей. Очень легко защищаться таким образом: от сложного выбора, от прошлого, от желаний… От чего же пытается сбежать Лиза?

За стенкой раздавался вкрадчивый, слащавый, но властный голос Аннушкина. Непризнанный гений гипнотерапии. Нет, завидовать нехорошо. Всё-таки признанный. Вот пусть и самоутверждается. Посмотрим, что он там ещё раскопает. Светлана услышала достаточно, чтобы всё понять. Вспомнить бы еще, что именно из услышанного оказалось разгадкой.

Порывы необоснованного сочувствия позволяет пациенту манипулировать врачом. Многие больные играючи встраивают врачей в свою искаженную реальность. Со всеми вытекающими последствиями.

Так что усмири эмпатию, Света!

Образ подруги, помешанной на мистике, был слишком ярким, эмоционально нагруженным, соблазнительным. Выдумка? Вполне. Но выдумка особенная. Лиза искала для себя идеал, но идеал со знаком минус. В который можно безоговорочно поверить и наделить запретными качествами. Механизм проекции, смешиваясь с истерией, мог постепенно выродиться в паранойю. Сарочка стала воплощением столь привлекательных пороков, забытых страхов, запретных влечений. Каких именно?

Рядом кто-то закашлялся.

Да почему её постоянно отвлекают?

Озёрская вернулась из своего любимого лесопарка в реальность и врезалась в закрытую дверь кухни. Подергала ручку. Не поддается. Но никаких замков на двери нет. Кто-то держит с другой стороны? В ответ раздалось покашливание.

Усмири эмпатию!

Светлана зажмурилась, представляя залитую солнцем поверхность её любимого пруда. Выровняла дыхание. Снова попыталась открыть дверь. Ручка больше не сопротивлялась. Так-то лучше.

Снаружи бушевала буря. Озёрская сидела на кухне, в полной темноте и задумчиво смотрела на давно погасший экран мобильного. Ей очень хотелось позвонить Розалии Соломоновне и расспросить про Сарочку, про чучелку, про особняк, про атаковавшее клан Ерофеевых безумие. Но тревожить пожилую фрау сейчас было просто неприлично.

Едва слышный скрежет в дальнем углу. Будем считать, что это мыши. Да, пусть будут мыши. Скрежет приближался. Большие мыши. Озёрская, усмири эмпатию! Очень большие мыши. Не лабораторные.

Светлане вдруг стало жутко интересно, как там обстоят дела у Игнатия. За спиной у спасающейся бегством врача расцвел букет из кашля, скрежета и бормотания.

Ангелы в шкафу

— У Вашей подруги талант, — Игнатий никак не мог насмотреться на каббалистические узоры.

— Талант, — согласилась Лиза. — Лично у меня рука не поднимется ремонт здесь сделать. Вот только всю эту ботву с пола надо убрать, а то гнить начнет.

— Сколько у Сары ушло на всё это художество?

— Недели две, — прикинула девушка. — Может, больше. Это у нее только недавно такая фишка появилась. Такой один сплошной творческий запой. И не только творческий. Сделает себе целый термос коктейля и давай Патрисию Каас горланить и рисовать. Я как-то её пойло попробовала. Знаете, это дико вкусно, но потом фигушки уснёшь. Она смешивает крепкий кофе, коньяк, гальяно и еще что-то очень ядреное. И пьет как воду. Представляете?

Игнатий примерно представлял. Озёрская любила угощать коллег крепким чаем, сильно разбавленным виски.

— Но пусть лучше так, чем зеркала бить и паркет царапать.