Страшный Жуткий Подвал

И, наверное, мы хватили уже много-много радиации. Особенно жалко мне было Кристинку — не выдержит.

Все люди вокруг были с автоматами. Это было понятно, это было нормально — постядерный мир — мир преступников, атак на уцелевшие склады, мир хаоса… Да, я знал в шесть лет и такое слово.

— Скорую… блядь, да вызовите кто-нибудь скорую! Умрет! Убью! Что значит быстро не приедет? Денег дам! Все дам! Племянников спасите!

Прошло совсем немного времени, и я услышал сирену. Это было странно: еще что-то работало на этих развалинах. Пускай и за деньги. Или за «все».

Солнца не было, небо застилала сплошная пелена. Холодало. Тревожно орало и носилось воронье.

— Этот подонок — где он?! Я хочу видеть его живым! Молокосос! Щенок! — сначала я подумал, что кто-то зовет меня, и мы вернулись в далекое вчера. Но это дядя кричал в мобильник. — Я его за сестру и за друга в землю урою. А если племяшка помрет… Нет, не так: сначала он у меня запросит, чтоб я его в землю закопал, — говорил дядя. — Я его лично бензином оболью. И огонь затушу, чтоб не сразу сдох. Чтоб мучался, гнида, чтоб кожа кусками слазила. Чтоб гной ручьями вытекал. Чтоб мясо обгорелое до кости чернело…

Я вспомнил про кипятильник. Черная накипь и раскаленные трещины. «Не надо», — хотел сказать я. На лицо упал мокрый лист — принесло из лужи.

— Пропустите к пациенту… пропустите к ребенку! Младенца в реанимацию, пропустите к мальчику…

— Ну что, дон Витторе, оживай, — склонился надо мной дядя. — Теперь ты наследник, тебе жить надо. Расти, за родителей мстить, сестру замуж выдавать. Я вот свою не сберег, а ты… Ты молодец, парень. Ты молодец. А жизнь продолжается, племяш, жизнь продолжается.

… Мне что-то вкололи, на что-то уложили, куда-то понесли. Из разговора до меня долетали только обрывки, но я понял главное: мама кричала не на меня. В том sms было только одно слово: «Предал». И мама ждала этого сообщения, ждала шесть или семь лет, и потащила нас по лестнице, заслышав шум поднимающегося лифта. Я вдруг вспомнил короткий и дробный стук, и понял, что наша склочная вахтерша-консьержка баба Клава уже никогда не обругает моих родителей и не угостит меня конфетой. И кипятильник отдавать не надо. И этот кипятильник почему-то стал последней каплей — я не выдержал и разрыдался.

Рядом с носилками шел брат и осторожно вытирал мне слезы платком.

— Не завидуешь брату, Тошка? — полушутя, полустрого спросил дядя. — А то давай решать: сразу мальца прирежешь, или потом, попозже? Наследство-то ого-го, счета вам на троих, но тут ведь не только в деньгах дело. У отца вашего была такая структура… ученый, мля. Вся Африка с его разработками бегает, вся Азия в его бункерах окопалась. Я на себя все взять не рискну, я всегда в тени был, кто таков, скажут? Не тот уровень авторитета для мировой арены… Тут нужен сын, легитимное лицо. Ну а я поддержу, как зятька поддерживал. Смотри, Антон: если в Америке останешься, не обессудь — я преемником Витторе сделаю…

Он упоминания этого имени я застонал.

— Тупые шутки у тебя, — отмахнулся Энтони. — Если б не малыши, я б из Штатов до Нового года не приехал. Раз в год мне вашей России хватает, с мафией доморощенной. Я предпочитаю заниматься наукой, а «доном» отечественного разлива пусть Виталя становится — если хочет.

— То-то и отец твой наукой занимался. И мать.

Энтони не ответил. Он присел рядом и спросил:

— Ну как ты, братишка?

Я не мог отвечать, в горле стоял ком, а по щекам текли слезы, и хотелось спросить — Кристинка жива?

— Выйдите из машины! — возмутилась врач.

— Уже иду, — сказал Энтони. — Я вечером зайду, ок? Ты с Кристей по разным больницам, и я ее поеду проведаю. Прослежу, чтоб и деньги и лекарства. И охрана.

— Она выживет? — прошептал я.

— И тебя охранять будут, не дрейфь, — невпопад ответил Энтони, пряча глаза. — Теперь мы этих ублюдков враз порешим. Им повезло, что дядя так круто в своей Сибири застрял. Со своими разборками. Все просчитали, суки.

— А про подвал не знали, — просипел я, разлепляя губы в подобии улыбки.

— Знали, — сказал Энтони. — Но папашину оборону пробить можно было, только снеся дом. Даром, что ли, разработчик систем защиты и правительственных бункеров… был? А сам ты не выходил. Прости, — непонятно почему вдруг произнес он, и погладил по волосам. — Все в прошлом, малыш, все прошло. Все уже кончилось… все кончилось.

Солнце медленно возвращалось на круги своя. Полумесяц тьмы истончался. Конец света не наступил. Войны не было. Сиял погожий октябрьский день. А я глотал слезы, потому что мама, и папа, и все-все — было в прошлом.