Ночная охотница

Я же принесла лекарство!— я держала проклятые ампулы на ладони и ладонь тряслась. — Вот же, я принесла! Я принесла вам гемзар!

Доктор не утешал меня и не уговаривал и по щекам, чтобы вывести из истерики, не бил. Он просто сидел рядом и держал за руку. Его молчаливое участие крепко удерживало меня на грани черного колодца; а я балансировала на самой грани. Змея рвалась на волю, крушить и убивать. Как, каким чудом я удержала ее в колодце? Не знаю. Доктор, вот он один, наверное, и знает. Он держал меня за руку, и тепло его ладони надежно удерживало от последнего полета в пропасть…

Я осталась на ночь в больнице. Доктор позволил. Под утро, после планерки, он принес деньги. Двадцать тысяч, мелкими купюрами. Я бездумно пересчитала их и в память врезалась эта цифра: ровно двадцать тысяч. Доктор сказал, что купит у меня гемзар. Что мне тот гемзар уже ни к чему, а ему, врачу, пригодится…

Все было как в тумане. В тумане я взяла деньги, в тумане пошла домой, в тумане же завертелась организационная суета подготовки похорон. Помогали соседи, те, кто не жалел тогда занимать на лекарства, помогали папины сослуживцы, еще какие-то люди. Сама бы я ни за что не справилась.

На третий, как и положено, день папу отвезли на кладбище. К фамильной плите.

Тяжелая гробовая крышка распополамила мир. Полетели вниз комья мерзлой земли. И оборвалось сердце: все, это навечно, это навсегда. Навсегда.

Темнело. Пошел снег, укрывая саваном траурные венки на свежем холме. Тишина упала на старое кладбище, тишина, периодически вспарываемая истошным ревом самолетных турбин. Аэропорт сверкал, как новая елочная игрушка. Когда-то давно, на его месте, стоял голый пустырь…

Квартира встретила гулкой пустотой. Пустыми бельмами смотрели завешенные простынями зеркала. Кошка, напуганная толпами незнакомых людей, прошедших за эти стремительные дни через нашу квартиру, сидела под диваном и скулила в бессильном отчаянии. На «кис-кис» не отзывалась, а отодвинуть тяжелый, винтажный, как теперь говорят, диван мне было не под силу. Не шваброй же доставать бедного зверя! Я поставила мисочки с водой и питьем, осторожно вышла из комнаты. Пусть в себя придет хоть немного. Потом сама выйдет.

Я, не раздеваясь, забралась в постель, завернулась в плед и свернулась в комок. Никак не могла согреться, засовывала ледяные руки под мышки, поджимала озябшие ступни. Где-то на задворках разума мелькало, что школа, что будет контрольная по математике, важная какая-то контрольная, срез знаний или типа того, я должна быть непременно, должна… завтра…

Луна недобро светила в незашторенное окно, била в глаза негреющим светом. Вокруг белого диска стояла тройная кольцевая радуга, гало. Рваное облако неспешно наплывало на земной спутник, обретая зримые очертания запрокинутой волчьей головы. Далекий яростный вой ворвался в уши.

Я вздрогнула, наваждение пропало. Но змея, зло ворочавшаяся в сознании, осталась. Тяжелое удушье осталось. Страх не давал пошевелиться. Равнодушным безразличием пришла мысль замерзнуть насмерть и не очнуться больше никогда. Так все и застыло до утра, до первого луча негреющего зимнего солнца…

В школу я опоздала. Математика была третьим уроком, а я пропустила первые два, так что вроде бы ничего страшного. Алинка все-таки хватилась украденных мною денег. Подозрение пало на Лешку Бурданенко. Лешка упрямо не сознавался в том, чего не совершал. Как говорится, заело его на принцип. Ему обещали вечерний правеж, и — «чтоб заранее звонил в похоронное бюро, гроб заказывал». Лешка злобно матерился в ответ.

И плевать. Алексей означало «защитник», но какой же ты защитник, если всегда рад поглумиться над чужой бедой? Хватало же совести смотреть тот видеоролик, с изнасилованием. Смотреть и комментировать его…

Звонок.

Контрольную написала на автопилоте, бездумно. Впервые в жизни мне была безразлична оценка. Язвительные замечания Тамары Игнатьевны пролетали мимо, не задевая сознания. Впервые в жизни мне было все равно, что она скажет. Я отдала ей листы с выполненными заданиями и пошла к двери; что мне еще было здесь делать. Пришла, написала контрольную, и все, видала я вас всех.

— Великанова! Урок еще не окончен!

Я смотрела на учительницу и не понимала, что она от меня хочет. Я написала и сдала задание, что еще ей надо-то?

А ее опять понесло. На тему обкуренной молодежи. Которая по гаражам нанюхается, а потом на уроках кайфует. Я слышала и не слышала, и, в общем-то, не понимала, что мешает мне уйти. Это же так просто, развернуться и выйти в дверь. Ну, поставит неуд в дневнике. Ну, к директору отведет, песочить за неуважение к старшим и нарушение школьной дисциплины. Неуд. Директор. Смешно.

— Она отца вчера похоронила, — резко, не своим каким-то голосом сказала вдруг Алинка.

Тамара Игнатьевна сразу же заткнулась, пошла какими-то пятнами.