Есть кто живой?

Подобрав полы тяжелого плаща, я разбежался, и, с силой оттолкнувшись, прыгнул. Приземлившись, я с трудом удержал на мокрых досках равновесие, но все же устоял и пошел дальше. Однако, сразу же за ручьем очертания дороги полностью исчезали в мокрой траве, и было совершенно неясно, какого направления придерживаться.

Внимательно осмотрев кромку леса, я тщетно пытался обнаружить мало-мальский просвет в кронах деревьев, который указывал бы на наличие когда-то дороги. Ничего не рассмотрев я, тем не менее, решил подойти ближе к лесу, и попытаться с близкого расстояния рассмотреть дорогу.

Путаясь ногами в мокрой траве, раздвигая ветки кустов вел я свой поиск вдоль границы леса. И уже почти отчаялся, когда нашел то, что искал. Ну не совсем то: не дорогу, а всего лишь узкую, малозаметную тропку, но, видимо, она и была обозначена на карте тонкой линией. У меня вновь появилась надежда вернуться, наконец, из этой неудачной прогулки.

Не теряя ни секунды, я вошел в лес. Идти было нелегко: плащ спутывал движения, ноги при ходьбе неприятно скрипели и чавкали в безобразно размокших кроссовках. Руки приходилось держать на уровне лица, чтобы защитить глаза от хлещущих мокрых веток.

Несмотря на все эти трудности и скользкую траву под ногами, я старался идти как можно быстрее, чтобы выбраться из этого сумрачного леса к цивилизации. При столь высоком темпе движения, я стал быстро уставать. Кожа под намокшей одеждой покрылась потом. Смешиваясь с потом, заливали глаза капли дождя. Воздуха не хватало. В висках гулко пульсировала кровь, покалывало в боку.

Приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дух, опершись рукой на ствол дерева, или садясь на мокрый валежник. Во время одной из таких остановок, за спиной отчетливо послышался одинокий звук сломанной ветки. Повернувшись и оглядывая сумрак подлеска, я пытался высмотреть источник шума. Однако ни человека, ни зверя, никого поблизости не было. Лишь появилось тревожное ощущение того, что кто-то пристально разглядывает меня, следит за мной.

Ощущение было настолько явным и пугающим, что, несмотря на усталость, я встал и пошел дальше. Тем не менее, иррациональное ощущение слежки не пропадало. Оно, как кнут подстегивало меня, заставляя ускорять шаг. Разум подсказывал, что это всего лишь следствие усталости, голода, ночных кошмаров и плохой погоды.

Я всегда был трезвомыслящим и волевым человеком, но в полном одиночестве, в темном, сыром лесу, я не в силах был справиться со своими чувствами и продолжал мчаться, как загнанный. Несколько раз боковым зрением я замечал движущиеся силуэты, но, поворачиваясь, находил взглядом лишь дрожащие под дождем листья и ветви.

Человек, увы, не машина, и остановки всё же приходилось делать, и, с каждым разом всё более продолжительные. Присев на поваленное ветром дерево, с разрывающимися от одышки лёгкими, я попытался ещё раз сориентироваться в сложившемся положении.

Во время всей этой гонки по лесу, я потерял счет времени. Но в одном я был твердо уверен — шёл я уже очень долго. Шёл долго, и, несмотря на все остановки, шел быстро. Согласно запомнившимся мне данным из карты, я уже давно должен был выйти, если не к железной дороге, то к одной из нежилых деревень точно.

Однако, я не встретил, не только следов человеческого жилья, но и ни одного расчищенного от деревьев места, ни одного даже просвета в лесных зарослях. В том, что не сходил с тропы, я был абсолютно уверен — только по ней и можно было как-то идти. Если бы я попытался свернуть с проторенного пути, мне пришлось бы не идти, а медленно продираться сквозь переплетенные ветви кустарника, многолетний травостой и валежник. Видимо, скоро, через какие-нибудь пару сотен метров, этот лес всё-же закончится. Должен закончиться, иначе мои нервы просто не выдержат.

И тут, неожиданно, ход моих мыслей был грубо прерван звуком, так напугавшим меня ночью. Это было тяжелое, сиплое дыхание на фоне шороха падающих капель. Нельзя было понять, откуда исходит этот шум — он был повсюду, окружал меня со всех сторон. По позвоночнику прошел неприятный холодок. В горле пересохло. На доли секунды меня охватило оцепенение. Но, мгновение спустя, звуки стали громче, и бросился бежать со скоростью, на которую вряд ли когда-либо был и буду способен.

Не помню, сколько длился этот панический бег. Проанализировать причину моего страха я тоже не мог. Лицо и руки были в кровь исхлестаны сучками. Лишь чудом уцелели глаза. Легкие готовы были просто взорваться. Это безумие остановилось, только когда я зацепился ногой за торчащий из земли корень, и плашмя рухнул, с размаху ткнувшись лицом в пропитанный влагой мох. Упав, я понял, что сил бежать просто не осталось, и остался лежать, пытаясь отдышаться.

Осторожно приподняв от земли голову, я осмотрелся вокруг, и прислушался. С огромным облегчением отметил, что ничего необычного не видно и не слышно.