Добавить в моё избранное
41 мин, 34 сек 4117
Ты! Ты! — сжав кулаки, подступала она.
Я не убивал! Не убивал! Я объясню!
Ты изменил мне! Сволочь! Подлец! Свинья!
Маша! Машенька! Подожди! — я приблизился к ней, все еще держа топор в руках.
Изыди! Я верила, а ты! — она оттолкнула меня и, ссутулившись, побрела прочь. Меня обуяла горечь обиды. Почему? Почему никто не хочет понять? Я не виноват! Обстоятельства! Они сильнее меня! А измена и не измена вовсе, а последнее желание приговоренного.
Ступая бесшумно, я догнал жену, размахнулся и словно ракеткой по воланчику топором ударил в область седьмого шейного позвонка. Голова улетела в траву и покатилась, как футбольный мяч. Туловище сделало самостоятельно пару шагов по ходу движения и повалилось навзничь.
В пожарном пруду, расположенном рядом с лужайкой я отмылся от крови. Мысли в ключевой холодной воде пришли в порядок, приняли стройность.
«Срочно тела закопать! черепа освеживать и вывесить вместе с другими на колья. Жена, скажу, в Москву уехала, не выдюжила, не вынесла тишины, и уехала, а Маруся — откуда мне знать, куда делась Маруся. Мы поиграли в банбинтон, она ушла и больше я ее не видел! Траву… травку надо скосить, скормить кроликам, у соседки Бухтирихи есть кролики, остальное закрасить зеленой краской»…
В выходной день, в субботу, в лесничестве безлюдно. Лесники отдыхают по Окоемовским коттеджам. Я закопал тела на задворках, прикрыл свежую землю дерном, скосил траву, подкрасил недокошенное, снял скальпы и разделал черепа. Доставая мозги жены, я обливался слезами, вспоминал нашу безрадостную жизнь. Первое свидание, невинный поцелуй на скамейке ботанического сада, свадьбу, частые размолвки, два ребетенка, два выкидыша… маленькие семейные праздники… да, были и они, семейные праздники, только теперь трудно вспомнить какие…
Перед домом, на кольях я выставил черепа. Титыч был прав. Два свинских, среди черепов Андреича, Кухлевского, Маши и Маруси сильно не выделялись и вполне могли сойти за черепа людей другой национальности. У джигита Гайваза, наверное, был такой. У Мбхптыча уж точь в точь!
Вообще, маленькая получилась коллекция, камерная. А получить за нее можно было не один годик камеры. Но совесть не мучила меня, она, может, замучает потом, наизусть замучает, покоя, сна и воли лишит, но не сейчас — сейчас я должен выжить, выстоять и победить!
Облако пыли всклубилось перед конторой, из облака вышли жители села Окоемова. Я даже вздохнул с облегчением: томительное ожидание завершилось. Среди прочих различил в толпе Вадима и Титыча, Рустамова и Гайваза, детей Гайваза и села Окоемова. Возглавлял шествие — я пригляделся — директор лесхоза, мой бывший институтский товарищ Сергей Ромуальдович Кнороз. Перед кольями с черепами толпа остановилась.
Сергей Ромуальдович подошел ко мне. Всем видом своим он выражал укоризну. Лицо его выглядело усталым, карие умные глаза смотрели сочувственно. Было чуть-чуть неловко, что из-за моей никчемной персоны побеспокоили важного и занятого человека.
Рад тебя видеть! — сказал я Кнорозу с той спокойной и дружественной интонацией, какая не давалась с того самого момента, когда я сделался его подчиненным.
Ты что натворил? — грустно спросил он. — Ты же неглупый мужик.
Из толпы вышел участковый — толстый потный боров с опухшей мордой в форме старшего лейтенанта.
Вы обвиняетесь в убийстве! — объявил он, обращаясь к толпе, как конферансье. Толпа загудела, как труба, по которой пустили воздух. Мне подумалось, что нужно раскланяться и что-нибудь спеть. Например, «Вдоль по Питерской»… — Изъять вещественные доказательства!
Бемба-Мемба и Рустамов услужливо сняли с кольев черепа свиней.
Нет! Вы ошиблись! — закричал я. — Это не те черепа! Я грешен, да виноват, но я хочу покаяться! Надо вон те! Человечьи!
Молчать — приказал Кнороз. — За дачу ложных показаний тебе прибавят срок!
Это он! — я бросился к Титычу — это все он!
Но Гайваз перехватил меня, выломал руки за спину. Титыч зажал рот. Подъехал воронок.
Нам не нужны черепа животных. За них не сажают! — похлопал меня по плечу Сергей Ромуальдович. — Прощай!
Прощай, Сережа, но… — договорить не дали, силой запихнули в машину. Машина медленно тронулась. На переднем сидении тихо бряцали друг о дружку вещественные доказательства — черепа свиней.
Дяденька милиционер! — услышал я, как один из отпрысков джигита Гайваза спросил толстого борова в мундире — можно мы поиграем в футбол?
Конечно ребятишки, в чем дело? — участковый потрепал отрока по смоляной шевелюре. Дети сняли с кола череп Кухлевского, смастерили из штакетника ворота и, разбившись на две команды, стали играть черепом Кухлевского в футбол.
Эй, ребята, я с вами! — засеменил кривыми ножками на лужайку мой, теперь уже бывший, помощник Вадим -Давай! Давай!
Последнее, что я услышал, были азартные крики: «Бей, Свинопас, бей!
Я не убивал! Не убивал! Я объясню!
Ты изменил мне! Сволочь! Подлец! Свинья!
Маша! Машенька! Подожди! — я приблизился к ней, все еще держа топор в руках.
Изыди! Я верила, а ты! — она оттолкнула меня и, ссутулившись, побрела прочь. Меня обуяла горечь обиды. Почему? Почему никто не хочет понять? Я не виноват! Обстоятельства! Они сильнее меня! А измена и не измена вовсе, а последнее желание приговоренного.
Ступая бесшумно, я догнал жену, размахнулся и словно ракеткой по воланчику топором ударил в область седьмого шейного позвонка. Голова улетела в траву и покатилась, как футбольный мяч. Туловище сделало самостоятельно пару шагов по ходу движения и повалилось навзничь.
В пожарном пруду, расположенном рядом с лужайкой я отмылся от крови. Мысли в ключевой холодной воде пришли в порядок, приняли стройность.
«Срочно тела закопать! черепа освеживать и вывесить вместе с другими на колья. Жена, скажу, в Москву уехала, не выдюжила, не вынесла тишины, и уехала, а Маруся — откуда мне знать, куда делась Маруся. Мы поиграли в банбинтон, она ушла и больше я ее не видел! Траву… травку надо скосить, скормить кроликам, у соседки Бухтирихи есть кролики, остальное закрасить зеленой краской»…
В выходной день, в субботу, в лесничестве безлюдно. Лесники отдыхают по Окоемовским коттеджам. Я закопал тела на задворках, прикрыл свежую землю дерном, скосил траву, подкрасил недокошенное, снял скальпы и разделал черепа. Доставая мозги жены, я обливался слезами, вспоминал нашу безрадостную жизнь. Первое свидание, невинный поцелуй на скамейке ботанического сада, свадьбу, частые размолвки, два ребетенка, два выкидыша… маленькие семейные праздники… да, были и они, семейные праздники, только теперь трудно вспомнить какие…
Перед домом, на кольях я выставил черепа. Титыч был прав. Два свинских, среди черепов Андреича, Кухлевского, Маши и Маруси сильно не выделялись и вполне могли сойти за черепа людей другой национальности. У джигита Гайваза, наверное, был такой. У Мбхптыча уж точь в точь!
Вообще, маленькая получилась коллекция, камерная. А получить за нее можно было не один годик камеры. Но совесть не мучила меня, она, может, замучает потом, наизусть замучает, покоя, сна и воли лишит, но не сейчас — сейчас я должен выжить, выстоять и победить!
Облако пыли всклубилось перед конторой, из облака вышли жители села Окоемова. Я даже вздохнул с облегчением: томительное ожидание завершилось. Среди прочих различил в толпе Вадима и Титыча, Рустамова и Гайваза, детей Гайваза и села Окоемова. Возглавлял шествие — я пригляделся — директор лесхоза, мой бывший институтский товарищ Сергей Ромуальдович Кнороз. Перед кольями с черепами толпа остановилась.
Сергей Ромуальдович подошел ко мне. Всем видом своим он выражал укоризну. Лицо его выглядело усталым, карие умные глаза смотрели сочувственно. Было чуть-чуть неловко, что из-за моей никчемной персоны побеспокоили важного и занятого человека.
Рад тебя видеть! — сказал я Кнорозу с той спокойной и дружественной интонацией, какая не давалась с того самого момента, когда я сделался его подчиненным.
Ты что натворил? — грустно спросил он. — Ты же неглупый мужик.
Из толпы вышел участковый — толстый потный боров с опухшей мордой в форме старшего лейтенанта.
Вы обвиняетесь в убийстве! — объявил он, обращаясь к толпе, как конферансье. Толпа загудела, как труба, по которой пустили воздух. Мне подумалось, что нужно раскланяться и что-нибудь спеть. Например, «Вдоль по Питерской»… — Изъять вещественные доказательства!
Бемба-Мемба и Рустамов услужливо сняли с кольев черепа свиней.
Нет! Вы ошиблись! — закричал я. — Это не те черепа! Я грешен, да виноват, но я хочу покаяться! Надо вон те! Человечьи!
Молчать — приказал Кнороз. — За дачу ложных показаний тебе прибавят срок!
Это он! — я бросился к Титычу — это все он!
Но Гайваз перехватил меня, выломал руки за спину. Титыч зажал рот. Подъехал воронок.
Нам не нужны черепа животных. За них не сажают! — похлопал меня по плечу Сергей Ромуальдович. — Прощай!
Прощай, Сережа, но… — договорить не дали, силой запихнули в машину. Машина медленно тронулась. На переднем сидении тихо бряцали друг о дружку вещественные доказательства — черепа свиней.
Дяденька милиционер! — услышал я, как один из отпрысков джигита Гайваза спросил толстого борова в мундире — можно мы поиграем в футбол?
Конечно ребятишки, в чем дело? — участковый потрепал отрока по смоляной шевелюре. Дети сняли с кола череп Кухлевского, смастерили из штакетника ворота и, разбившись на две команды, стали играть черепом Кухлевского в футбол.
Эй, ребята, я с вами! — засеменил кривыми ножками на лужайку мой, теперь уже бывший, помощник Вадим -Давай! Давай!
Последнее, что я услышал, были азартные крики: «Бей, Свинопас, бей!
Страница
10 из 12
10 из 12
