Хрю-хрю

Вадим, — спросил я — ты не одолжишь мне ракетку для бадминтона?

Вы хотите? — вскинул он брови.

Завтра суббота, выходной. Почему бы и нет?

Конечно, конечно! О чем речь! У меня замечательная ракетка! Эх! А я бы погонял в футбол!

Жене я сказал, что пошел общитывать наряды, конец месяца — нужно готовить отчет. Лужайка, на которой обычно играли в бадминтон Маруся и Вадим, начиналась сразу за конторой и из нашего кордона не просматривалась, а так как Маша без меня появляться на улице не любила, я мог не бояться, что обман раскроется. Да и что это за обман — игра в бадминтон, хотя совесть и грызла мышкою — давила двусмысленность: игра в бадминтон с одинокой женщиной, подчиненной по службе.

Я взял в условленном Вадимом месте ракетку и, насвистывая, отправился на лужайку.

Маруся уже ждала. Одетая в спортивную желтую куртку, такую же мини-юбку с бейсбольной кепкой козырьком назад и в темных солнцезащитных очках, она разительно отличалась от той Маруси, которую я привык созерцать на работе. Нет, она не превратилась из золушки в принцессу, не стала мисс Обояшка Окоемовского лесничества, но она была мила.

Завидев меня, Маруся подбежала, откидывая поочередно ноги в стороны.

Доброе утро, начальник! Начнем? На счет?

Она запустила волан птицею в воздух. Небо раскрылось навстречу удивительно синем, ни облачка на нем. Следя за полетом воланчика, я сделал два шага в сторону и резко по нему ударил.

Вы ходили к Титычу?

Ходил.

И что?

Воланчик камнем падал с неба. Солнце светило где-то сбоку, прячась за макушками сосен.

Ничего! — настроение немного испортилось. Вспомнились слова Титыча: «свиней в Окоемове больше нет!»

Как — ничего? — Маруся замерла, опустив растерянности ракетку. Воланчик нырнул в траву. — Я знаю, знаю, что будет… мне… страшно…

Что будет? — я подошел к ней, настораживаясь. Она уткнулась лицом мне в плечо…

Ничего не будет, о чем ты! — начинал я догадываться. — Чушь все это! — Титыч вздорный мужик! Успокойся!

Маруся рыдала.

Это случится, я знаю! — Шептала она — пусть! Что будет, то будет, только…

Что только?

Я люблю тебя! — выдохнула она, как в омут головой. — И ничего не требую взамен, ничего не прошу, просто хочу, чтобы ты любил меня сейчас! — ракетка выпала из ее рук.

Как никогда я чувствовал, что обязан исполнить свой долг. Перед этой маленькой несчастной женщиной, ради меня готовой принести свою жизнь в жертву непонятно каким темным силам. Мне не хотелось, я испытывал неловкость перед женой, но, чувствуя неотвратимость судьбы, я раздевал Марусю.

Сейчас… в туалет сбегаю! — прошептал смущенно, когда она осталась в одних трусиках, а сам в гараж побежал, за топором.

Когда вернулся, Маруся лежала на спине, подложив под голову куртку, и смотрела на небо. Заслышав шаги, она улыбнулась:

Небо сегодня… удивительное! — прошептала, не оборачиваясь, давая возможность незаметно спрятать в траве топор.

Бездонное! — подтакнул я, склоняясь и целуя ее тело.

Родной! — она выгибалась под ласками. — Как я ждала этой минуты. С самого твоего приезда!

В траве стрекотали кузнечики, ползали рыжие муравьи, прыгали зеленые блошки.

Я люблю тебя! — прохрипела Маруся, когда я вошел в нее. Она кричала так, что я боялся, как бы кто не услышал и закрывал ее рот рукой. Тогда она начинала непотребно хрипеть под моими пальцами так, что я вспоминал о топоре…

Рука нашарила его холодное лезвие… я подтянул его, перехватил за топорище. Маруся, счастливая, смотрела глаза в глаза. Я не выдержал, отвел взгляд.

Поцелуй! В последний раз!

Я поцеловал ее нежно в лоб, как покойника. Она прикрыла веки. Я взмахнул топором и … в бессилии опустил его.

Не могу! Не могу! — топор выпал из рук.

Родной! — она прижалась ко мне с самоотреченностью любящей женщины, готовой на все. — Я помогу тебе! Во имя любви! Я спасу тебя!

Со стороны села, урча пламенным мотором, выехала машина и скрылась за поворотом. Я проводил машину тоскующим взглядом, как провожают журавлей.

Маруся в любовно-предсмертном экстазе схватила топор и лезвием, быстро, так что я не успел опомниться, провела себе по горлу. Топор выпал из рук, кровь хлынула на зеленую траву. Обагренный кузнечик пытался выбраться из липкой горячей жижи, как из паутины. Наполовину расставшись с головой, Маруся задавила кузнечика. Я поднял, как хоругви, кровавый топор.

Сволочь! — раздался истошный крик. Я вздрогнул, удивленно взглянул на Марусю. Нет, она не любила меня, я не верил словам, женщина и перед смертью не бывает искренна, значит, она не могла с такой ненавистью кричать — Подлец!

Я обернулся. Кричала Машенька, невесть когда и откуда появившаяся. — Ты!