Хрю-хрю

— только сейчас стал я понимать в какую историю влип. Череп Кухлевского у меня в кладовке, рядом с черепом Андреича, и никому не докажешь, что это не я… — что же делать? — не заметил, как подумал вслух.

Да, ситуация… — отхлебнул Титыч из чашки. — Ты пей, пей, чаек добрый!

Но меня несло:

Я хотел, чтобы те черепа, которые в кладовке, затерялись среди других, свиных и стал коллекционировать. Порфирий дал, Рустамов дал, Гайваз, сволочь, не дал. Где взять еще, не знаю! — я плакал. Нервное напряжение последних дней сказались и слезы текли как сопли — сами по себе — может ты, Титыч, — смотрел на него с надеждой и мольбой — зарежешь кабанчика, а?

Что? — Титыч поперхнулся. — Кабанчика?! — он закашлялся, кашель перешел в сардонический смех — зарезать! Ха-Ха! кабанчика! Накуси-выкуси! Ха-ха! Кабанчика! — он показал известную комбинацию из пяти пальцев. Глаза налились, то ли от кашля, то ли от смеха, кровью.

А совет дам! — он неожиданно стал серьезен. В душе потеплело. Титыч хороший. Титыч посоветует. Мерещилось, что я на приеме у доктора, заболел какой-то редкой болезнью и все надежды на чудо-эскулапа. Доктор знает, доктор спасет, доктор пропишет лекарство.

Свиней в Окоемово больше не найдешь. У кого есть — резать не дадут.

Выкрасть у Гайваза? — предложил я.

Зарежет. Не свинью — тебя! — усмехнулся Титыч. Он же чечен.

Или осетин… — загрустил я…

Раскинь мозгами! Коллекцию надо увеличить, чтобы два подозрительных черепа затерялись среди других. Так?

Так! Я и хотел! — встрепенулся я, обнаружив, что Титыч понимает мною задуманное — только… Свиней-то нет больше!

Свиней нет, но есть человеки.

М… м… м… — промычал я неопределенно.

Для бестолковых поясню! — Титыч сжевал баранку. — Исходные данные: два черепа — свиных, два — человеческих, так!

Так!

Свиней в дефиците, людей как в грязи. Так?

Так-так! — начал я соображать, куда Титыч клонит.

Коллекционируй человечьи черепа, свиные среди них затеряются, а выставишь их как свиную коллекцию. Все перепутается, никто не разберет. А людишки… Бывают никчемные людишки. Возьми Кухлевского, Маруську ту же, мастерицу. Вроде человек, а все чушка-рюшка, хавронья толстозадая.

Надо убить Марусю?

Ну, что ты все… — Титыч расстроился. — Я не говорил. Есть кладбища, археологические раскопы, сам думай, да и вообще, извини, начальник, чай ты выпил, а мне дрова колоть надо. — Титыч сделал вид, что не замечает меня более.

Я не обиделся, обул на терраске ботинки и вышел, задумчивый, из его дома. Шестым чувством ощутив опасность, случайно поднял голову. Выставив клыки, на меня несся вепрь. Я прижался к стене террасы, ощущая, как шевелятся по всему телу волосы, словно от зябкого ветра. Вепрь набрал крейсерскую скорость, я прощался с жизнью. Со спасительным звяком натянулась прочная цепь, кабан ткнулся в воздух — кожа ошейника вмялась в шею — и завалился на бок. Поднявшись, снова ринулся на меня, ощетинив ости-щетинку. Глазки его замутились кровью, со рта хлопьями облетала слюна. Сжавшись — по стеночке — выскочил я со двора Титыча.

Возле конторы по аллее голубых елей прогуливался Вадим.

Начальник! Если так и дальше работать будем, план выполним, премию получим, правда? — радостно поспешил он ко мне, едва завидев.

Да!? — не то спросил, не то согласился я. Стыдно признаться, как лицу, ответственному за производственные результаты, но тогда мне, еще не отошедшему от визита к Титычу, было не до плана.

Я говорил, что дело у Вас пойдет, говорил! И мужики Вас уважают! Вот только Маруська…

Что — Маруська?

На хрена такая мастерица нужна? Какой от неё прок?

Я думал, у вас хорошие отношения. В бадминтон играете.

Хорошие-то хорошие, и в бадминтон поигрываем, — Вадим сально усмехнулся. — Но отношения работе не помеха. Я бы на Вашем месте, простите за наглость, Маруську уволил и мастером жену взял.

Жену? Хорошо, Вадим, я подумаю.

Вадим потоптался на кривых ножках и мечтательно вздохнул:

А я, вообще-то, в футбол играть люблю! Не удивляйтесь. Мое уродство не помеха. Я хороший левый хав. Помню, в детстве до вечера гонял с пацанами мяч. «Свинопас-кривоножка! — кричали они — дай пас!» Свинопас-кривоножка — так меня звали. И я делал ювелирную передачу в стиле Феди Черенкова! «Свинопас-кривоножка»! — кричали пацаны — бей по воротам!» И я забивал, как Олег Блохин.

Здорово! А почему тебя звали свинопасом, Вадим?

Когда мячик прокалывался, взрывался или расклеивался, и нечем было играть, новый купить было не на что, да и негде, я шел на свиноферму, выпрашивал у знакомых фермеров ненужную им голову забитой свиньи и вот этой-то головой мы продолжали играть в футбол. Видели бы вы, начальник, какие пасы я отдавал, какие пасы!…

Казалось, помощник, погрузившись в воспоминания, загрустил.