Коньки

Что поразило больше всего — это отсутствие на ремешках пряжек! Вместо пряжек ремешки просто прилипали к специальным ворсистым полоскам, имевшимся в нужном месте на глянцевом пластике. Как репейник: дёрнул — ремешок отлепился, ткнул — ремешок прилип и зафиксировал дверцу.

Такое крепление для Горша было абсолютно в диковинку — но не признать его удобство было невозможно.

Ослепительно белые снаружи, внутри коньки были отделаны ярко алым плюшем — как поначалу показалось Горшу. Приглядевшись, Горш вынужден был изменить мнение — скорей это был какой то мех. Но мех странный — ворсинки были толстыми и напоминали чем-то червячков. Что, надо сказать, производило несколько жутковатое впечатление, усугублявшееся к тому же странным оптическим эффектом — там, куда глядел глаз, ворсинки были неподвижными, но вот боковому зрению они казались шевелящимися: смотришь прямо — притаились и замерли, отвёл глаз — зашевелились…

Брр…

— Что это? — ошеломлённо спросил Горш.

— Удивлён? — ответила Настя. — Вот и мы с папкой тоже долго гадали, кто мог прислать мне такой офигительный подарок? Причём, именно мне — Anastassia Spollansky, по маминой фамилии, а не по папиной, как записано в документах о моём рождении. Из-за этого мы долго не могли получить посылку — папа даже справку на работе оформлял, что б ему их выдали.

— О, как! Так кто прислал то?

— Тут вообще мистика — в записке, что нашлась в коробке, сказано, что это подарок от какого-то дяди Марека, живущего на Каймановых Островах…

— Где, где?!

— Да есть, оказывается, такая британская колония. Рядом с Кубой, между прочим. Из-за этого всего у папы даже неприятности по работе возникли, — Настя поморщилась. — Вдруг ни с того, ни с сего родственнички за границей нарисовались. При его то работе.

— Так, что искали отправителя с пристрастием, — закончила она. — Но никого так и не нашли. Нет, оказывается, даже адреса, с которого посылку отправляли. Так и решили — мол, провокация какая-то. Но непонятно — какая, и чья… Хорошо, хоть коньки не забрали, — засмеялась она. — Забыли наверно про них в общей суматохе.

— Да, уж, история… — только и смог произнести Горш.

Тайна, скрытая за этим удивительным подарком сильно ему не понравилась. Нет, коньки для Настёны — это отлично. Но вот предчувствие куда девать? Нехорошее было предчувствие. Сильно нехорошее…

Тем временем на стол с коньками вспрыгнул Котангенс. Он внимательно обнюхал коробку, а потом фыркнул, уперся лапой и… спихнул со стола лежавший отдельно конёк. После чего поднял морду и пристально глянул в глаза Горшу.

— Ах, ты! — Настя аж задохнулась. — Шкодливый зверь! Ну, приди ещё ко мне за ушком почесать!

Кот спрыгнул со стола и, задрав трубой хвост, отправился вон из гостиной, демонстрируя всем своим видом, что считает свой долг отменно выполненным…

— Ну, ладно, — сказал Горш. — Тайны тайнами, а коньки теперь у тебя есть и мы теперь будем кататься вдвоём.

— Осталось только зимы настоящей дождаться, — подтвердила такие планы Настя.

Она подняла упавший конёк и положила его в коробку. Закрыть её она не успела — потому, что ход событий внезапно взорвался совершенно непостижимым образом.

— Ой, что это? — Настин голос едва не сорвался, когда она взглянула в окно.

За окном, на широком подоконнике плясал голубь. Очень хорошо знакомый Горшу голубь…

Он именно плясал — так пляшут люди свои танцы. Джигу, или что там ещё зажигательное. Но так никогда не пляшут птицы — по крайней мере, те из них, что обитают в этом зимнем городе.

Он скакал с ноги на ногу, он задирал свои тощие конечности, стараясь выбросить их выше головы — и было в этом что-то неприличное, можно даже сказать — оскорбительное, словно плясун стремился выразить обитателям комнаты всё своё презрение, выплясывая человеческий танец «канкан».

Но самое главное — этот нехороший птиц отплясывал свой неприличный танец, держа в клюве пару кукольных башмачков. Красных башмачков. Что бы это ни значило…

Он постукивал башмачками в стекло и кривлялся, как только мог и даже, как не мог. Точней, как не могут другие птицы — а он, как оказалось, мог…

Сзади раздалось шипение — оглянувшийся Горш увидел на пороге комнаты мгновенно вернувшегося Котангенса: кот был в ярости — полуоткрытая пасть, издававшая злобный звук, дополняла картинку, заданную напряжённой позой, вздыбленной шерстью и судорожными движениями хвоста. Своими зелёными глазищами кот пожирал врага…

Пляшущий наглец изловчился и при помощи пары ударов крыльями, взгромоздился в приоткрытую форточку, распахнув её настежь. Раздался неистовый мяв. Двумя гигантскими прыжками Котангенс прошил насквозь всю комнату и вскочил на стол. Следующим движением он взлетел к форточке, кинув перед собой все четыре лапы с выпущенными на полную длину когтями.