Голодный ветер

Заметив настигающую их машину, обе припустили во всю прыть, но узлы не бросили, хотя даже на глаз было видно, что они тяжёлые и далеко с ними не убежишь.

— Хозяйственные бабы! И не боятся ведь! — крикнул Борг. Ему как-то полегчало. Люди ещё живут, кто-то грабит, кто-то убегает. И ещё пришла спасительная догадка. Чем больше трупов, тем меньше они с толстяком вызовут подозрений. В такой суматохе о них и не вспомнят.

Он хотел растолковать это толстяку, но тот сидел, как истукан, и лицо его было едва ли не белее голого черепа Самохи. Однако, когда Борг вдруг остановил машину, он ожил:

— Почему остановился? В город гони! Домой! Домой!

Но Борг как завороженный смотрел на дорогу, по которой зазмеились лёгкие струйки пыли. Перед машиной скрутился из ничего небольшой смерч. Он вытянулся, мгновенно поплотнел и, хищно наклонясь, рванулся за убегающими бабёнками. Ветер в несколько секунд перерос в неистовый ураганный порыв, и, несмотря на поднятые стёкла, в машину просочилась та, знакомая уже вонь.

Бабёнки резво бежали вдоль забора, и ветер подгонял их, толкая в спины, сдувая вперёд платья и отчётливо обрисовывая мясистые ляжки.

Смерч настиг их шутя.

Обеих заволокло взметнувшейся пылью, раздался звонкий хлопок, и сквозь несущуюся вдоль дороги муть Борг увидел, как у бабёнок одновременно заплелись ноги. Узлы покатились, рассыпаясь белыми тряпками. На дороге остались лежать два неподвижных тела. Борг остановил машину рядом с ними и ему хватило одного взгляда. Ветер злобно свистел над мертвецами, его порывы тончайшими невидимыми лезвиями срезали плоть с костей, и она таяла на глазах. Берцовые кости уже оголились, мокрая одежда медленно опадала, обвисая на выпирающих рёбрах.

Потом Борг ничего не помнил. Он не смог бы внятно объяснить, что он делал в последующие пять или двадцать минут, но двигатель он заглушил. Сначала он вроде бы бессильно отпихивался от назойливых потных ладоней, которые никак не хотели выпускать его из машины, потом вроде бы решил развернуться и невыносимо долго крутил рулевое колесо, но машина непонятным образом стояла на месте и разворачиваться не собиралась. Потом он пришёл в себя, обнаружив, что пьёт водку прямо из бутылки. Горло обожгло, он поперхнулся и облил водкой брюки.

Толстяк больше не пытался его удерживать, но дышал часто-часто, как обиженный ребёнок, и всё трогал стёкла, проверяя, надёжно ли они закрыты. Ветер почти утих. Через дорогу, поджав хвост и пугливо оглядываясь, перебежала знакомая собака. Она юркнула под ворота, и Борг сразу их узнал. Машина стояла рядом с домом, в котором они ночевали.

Он подождал, пока мир перед глазами вернётся в устойчивое положение, и собрался выходить, но толстяк, о котором за эту минуту он успел напрочь забыть, неожиданно цепко схватил его за руку.

— Опять?! Не пущу! Поехали в город!

— Отпусти!

— Не открывай! Я не смогу один!

— Дур-рак! Не хорони меня раньше срока!

— Что ты так забыл?

— Канистра у меня там. Забрать надо. Да отпусти же ты!

Борг освободил руку и вывалился из машины. Ноги не держали, видимо, он выпил слишком много водки. В голове ещё шумело, но он сообразил выдернуть из гнезда ключи. Толстяк без промедления захлопнул дверцу и прилип изнутри к стеклу, глядя на Борга расширенными от ужаса глазами.

Густой прогорклый воздух застыл, как перед грозой. Крики утихли. Сильно пахло дымом, но никаких других запахов Борг не ощущал. Без цвета и без запаха, пробормотал он и шаркнул подошвой по земле. Ничего. Ничего подозрительного. Обычная пыль. Он постучал кулаком в ворота, потом забарабанил со всей силой. Никто, конечно, не отозвался. Лезть через забор не хотелось да он бы и не сумел.

— Анна! Открой, это мы вернулись! Я канистру только заберу! Вы живы там? Анна!

Он пнул ворота, в ответ брякнул металлический засов. Поняв, что ему не откроют, он бросился к соседям. У соседей ворота были открыты. Борг вошёл и остановился посреди двора. Бесполезно — забор между домами был не менее высок. Он ещё утром обратил на это внимание. Зачем он сюда пришёл? Что искал? Борг уже забыл о канистре. Чёрт с ней, с канистрой. Перед крыльцом были раскиданы тряпки, цветные лоскутки, распущенное вязание. Борг постоял на пороге, вглядываясь и вслушиваясь в пустой дом. Топилась печь, стреляли дрова, кипела вода в кастрюле. Не решившись отчего-то зайти — да и зачем? — Борг спустился с крыльца и на обратном пути заглянул в распахнутый настежь хлев. Она нашёл там только груду больших, вылизанных до блеска костей и рогатый череп, — всё, что осталось от коровы. И у этого коровьего скелета его опять настиг страх. Когтистая лапа вцепилась в затылок, грудь стеснило, противная слабость в коленях заставила неловко пошатнуться. Напряжённо вывернув немеющую шею, он выскочил за ворота и рванул дверцу машины на себя. Толстяк, привалившийся к ней, не успел отодвинуться и едва не выпал.