Изнанка желаний

Я был уверен, что на первом этаже есть только выход в кухню рядом с ванной. Но я четко видел подсвеченный прямоугольный контур в глухой стене. Я подошел к ней, спотыкаясь о пустые бутылки.

Мне показалось, что дверь плотно запрета, но при случайном рывке в нужном направлении она поехала вбок, и я увидел крутую лестницу, ведущую к полоске света внизу.

Я стал спускаться, выверяя каждое движение, стараясь не споткнуться. После десяти шагов я оказался на тесной площадке с новой прикрытой дверью — теперь на классических откидных петлях. Из-за неё лились приглушенные стоны.

Осторожно приблизившись, я уперся ладонью в косяк, легонько потянув на себя дверь, и замер в ожидании предательского скрипа. Но дверь беззвучно открылась чуть шире.

Стоны усилились. По природе я бы назвал их сладострастными, возбуждающими… Галиными стонами. Но я чуть-чуть ошибся: это была она, но ничего такого не происходило.

В помещении царил полумрак. Его разбивало дрожащее пламя свечи, оплывавшей прямо на стол. Рядом с ним стояла обнажённая Галя. Верх её лица скрывала маска.

Похоже, она была в трансе: раскачивалась из стороны в сторону и что-то мычала. Иногда эти звуки становились более внятными и походили на эзотические песнопения. Рядом со свечой стояла плетёная корзинка. Похоже, это из неё шёл звук, который я услышал из зала: тихие, жалобные повизгивания и плач.

Волосы у меня начали подниматься дыбом, окатив кожу морозцем. Словно в ответ на мою реакцию Галя замолкла, и я весь сжался у двери, не в силах кинуться прочь.

Нет, она не повернула ко мне лица, а лишь наклонилась, небрежно вынув из корзины что-то живое, жестоко сжав за горло. Визг усилился, и маленькие конечности судорожно забили в воздухе. Пять конечностей.

От сердца немного отлегло: нет, не ребенок. Это был толстый маленький щенок с коротким хвостиком и острыми ушами. Но ледяной клинок вонзился мне под ребра, когда в другой руке Гале появился хищно блеснувший в воздухе предмет.

Я зажмурился, но открытыми остались мои уши, и я услышал истошный визг, быстро слабеющий до вздохов агонии, смешавшихся с плеском крови. Зачем-то я отнял ладони от глаз.

Голова Гали была запрокинута, рот сладостно перекошен, и по груди с затвердевшими сосками текли тёмные ошмётки. Тут я отрубился.

Я очнулся на диване в ярких дневных лучах. Рядом снова нашёл записку: «Ушла в кино с подругой. Отдыхай». Её уголок был припечатан красно-рыжим, что я хотел бы принять за помаду.

Шаря взглядом по комнате, я повернулся, и голову пронзил суровый укол боли. Когда я вновь разомкнул веки, и взгляд прояснился, я не увидел и намека на откатну́ю дверь, как и ни следа вчерашнего бедлама. Со стола было убрано, ни одной бутылки на полу, и всё выглядело точно так же, как в тот день, когда я познакомился с моей хозяйкой… Всего пять дней назад. Я понял, что сейчас суббота.

Сползши с дивана, я обнаружил свою наготу под заботливо накинутым пледом. Найти трусы оказалось сложно: они были скомканы и заткнуты за подлокотник. Ещё труднее было их надеть, не потеряв равновесия и не корчась от боли стонущих суставов. В конце концов я с ними справился и побрёл в ванную.

В зеркале меня приветствовал даже не пятидесятилетний Александр Сергеевич, а дядя Саша — десять лет, как на пенсии. Седые пряди густо забили волосы, уже отнюдь не густые, как раньше. Лицо было неузнаваемым, покрывшись сетью морщин. Рёбра выперли из-под побуревшей кожи. Мослы выступили на плечах, где не осталось и намека на мышцы.

Прямо в трусах я поплёлся в коридор, не в силах броситься туда бегом. Выбравшись на крыльцо, я заковылял по ступенькам вниз, сильно задрожав от утреннего мороза. Вместо того чтобы повернуть направо — к гаражу, к машине, — я голыми коленями опустился на кучу листьев и стал в ней копошиться в поисках записки. Вскоре я нашел её. Слова были всё те же, но времени, я знал, больше не осталось.

Совсем бесшумно ко мне подошёл, словно возникнув из ниоткуда, тот самый дед в бесформенном пальто. Он больше не казался сумасшедшим.

— Замёрзнешь. Иди в дом!

Я глянул на него. По сравнению со мной старик был тот ещё живчик. Даже, казалось, на нём не так уж сильно провисает его наряд.

Я всё смотрел на него с немым вопросом, и дед грустно прошамкал:

— Ну, что же… Ведьма взяла своё.

Я выпучил глаза в горьком понимании неизбежности и закрыл лицо руками. По ним покатились слёзы. У меня уже зуб на́ зуб не попадал, но я так и сидел у кучи листьев — обездвиженный, безвольный, жалкий. Потом я поднял голову, уверенный, что дед уже исчез, как это бывало раньше. Но он всё также изучал меня голубовато-серыми глазками. Я открыл было рот, но он опередил меня.

— Да ты не горюй, не горюй!

Его рука неожиданно ловко скользнула в боковой карман. Оттуда он вытянул жёлтый, засаленный, сложенный вчетверо лист бумаги.