Изнанка желаний

— Вот, смотри!

Я взял бумажку, кое-как развернул её. Там был начерчен аккуратный круг, перекрещенный прямыми линиями. Вся его площадь была заполнена непонятными символами. А сверху чуть крупнее была сделана надпись, которую можно было прочесть, забыв о делении алфавита на кириллицу и латиницу. «Хo мoнeo vos et ми vи dиmиttere».

Я отпрянул как обожжённый и стал совать бумажку деду обратно, но тот не взял её.

— Да ты не бойся! Это я к знахарке ходил, она мне написала… Нужно провести обряд. Так, как это делает она с тобой, только наоборот. И сказать эти слова… Сам-то я теперь не могу — с ней уже не справлюсь. Но ты ещё под чарами. Сможешь всё сделать. Обмануть её!

Я вскочил на ноги, смяв и выбросив листок туда же, где нашёл записку. «Какая ещё знахарка, какой обряд? Что это за бред?!» Ко мне начали возвращаться силы, стало легче думать. Я без труда взлетел по ступенькам, рванул на себя дверь и прыгнул внутрь, стуча зубами от холода. В след мне послышались слова, но не от крыльца, а словно бы издалека, из-за деревьев:

— И зеркало поставить не забудь! Ты должен видеть вас обоих в зеркале!

Скоро приехала Галя, осенив дом блистательной улыбкой. Я помылся и был готов встречать её. Боль прошла. Я чувствовал себя прекрасно. В зеркале на меня смотрел мужчина, довольно молодой и крепкий для своих тридцати девяти.

Мы наделали бутербродов, зажарили пиццу, и остаток дня слился с вечером в сплошном веселье. Мы выпивали, бегали голышом по дому, играли в догонялки и дурачились, как семнадцатилетние. Я чувствовал себя именно так, а Галя и выглядела не старше двадцати.

Ночь прошла спокойно. Если я и просыпался, то не запомнил никаких кошмаров, а утром пробудился от того, что нежное, пышущее здоровьем тело обвилось вокруг меня, и всё повторилось снова

Галя больше никуда не уезжала, так что бурно прошло и воскресенье. Наступила ночь. И тут пришла тревога. Я проснулся перед рассветом.

Мы были в спальне наверху — в Галиной, что поближе к ванной. Я почти сразу различил странные звуки, и не нашёл рядом подруги.

Я встал с кровати с неожиданной грацией, бесшумно спрыгнув на пол босыми ступнями. Предрассветная голубизна лилась из окон, и зеркало у стены мягко сияло, словно подзывая меня. Но я направился в другую сторону. На цыпочках, чтобы не шуметь, я вышел в коридор.

Дверь в ванную была открыта, и я увидел фигуру, сгорбленную над унитазом. Определённо, это была Галя — та же комплекция и габариты. Но её кожа вся сморщилась, скрутилась, сменив ночную бледность на мертвецкую голубизну. Волосы свалялись клочьями, упав вперёд и скрыв часть лица. Но всё равно я разглядел достаточно.

Огромная чёрная пасть разверзлась над фаянсом так широко, что почти потеряла след натянутых синих губ. Из белёсых дёсен торчали пеньки гнилых, щербатых зубов. Из пасти с рыком и кашлем изверглась страшная жижа, обильно залив унитаз, став на исходе слизистыми нитями со сгустками. И к удивлению в предрассветной мгле я мог различить маленькие кусочки пищи: части колечек паприки, не полностью разжеванные тельца креветок, тёмную стружку полупереваренной колбасы. Мне в нос ударила вонь: смесь рвоты и гнили, и моё горло тоже сжалось, издав спастический хрип.

Я зажал рот, но было уже поздно. Галя повернулась. Её пасть, чуть ли не вывернутая наизнанку, с отвисшей нижней челюстью и капавшей с неё чернотой могла принадлежать разве что эксгумированному трупу. Но в кратерах её глазниц, в самой их глубине безумным отблеском горел огонёк жизни.

Галя спружинилась и взвилась в воздух. В мгновение она была на мне, её ужасный зёв грозил сомкнуться на моём лице. Всё, что я успел, это скрестить руки перед собой — больше от страха, чем для защиты. Затем я провалился в чёрное забытьё.

Я лежал в нашей постели. Солнце не сияло, спальню залил сумрак пасмурного дня. Я попробовал шевельнуться. Особой боли не было, но конечности налились свинцом. Суставы скрежетали, мышцы противно ныли. Через пару минут отлёжки мне всё же удалось подняться. Балансируя на кровати, я перевалил тело через её край и рухнул на пол. Приступ животного ужаса пронзил меня. Я понял, что надул под себя.

Ног я не ощущал, ломило поясницу, и я решил, что после всех возлияний у меня отказали почки. Перед глазами всплыл неясный образ Гали. Но не легко порхающей по дому девушки, а морщинистой старухи, скрючившейся над унитазом, со зловонной жижей, стекающей из чудовищного рта. Эта картина заставила меня напрячься и призвать все силы, чтобы опять попробовать подняться.

Правдами и неправдами, массируя, щипая и кусая ноги, я умудрился вернуть им чувствительность, заметив, какой тонкой стала кожа с сетью сосудов, и какие мерзкие белые волосы покрывали их. Минут через пятнадцать я уже полз в ванную. Но не в ту, что наверху, хоть она и была ближе. Вообще-то, я подозревал, что там не осталось напоминаний о ночном кошмаре, но проверять это вовсе не хотелось.