Равновесие

Ну, вытянуть из дыры из этой. Я, бывало, так толкану машину эту, что укатится хер знает куда, догонять приходилось. А тут… ну… всего сантиметров пятьдесят — семьдесят… пять. А? Ну, ты понимаешь, висеть тут, смотреть на эту лужу и, мля, ждать, что каждую секунду у тебя там рука соскользнёт, и мы тут с машиной… и Олькой навернёмся к чертям собачьим. Ну, пожалуйста, мужик. Мужик ты или не мужик? Или баба?! А?! — с каждым словом Колян прямо зверел. — Вытяни ты это чёртово корыто!

— Мля, Колян, мне что, по кайфу тут напрягаться и держать вас вместе с этой полуторатонной махиной на краю, а? Думаешь, не пробовал? А? Не пробовал? Да я так пробовал, что…

— Что? Что усрался, небось, а?

— Да!

— Что? Га! Что, в натуре? В натуре ты это… так это… ха-ха… от тебя так несёт… га-га-га… ой, извини, извини.

— Чего ржёшь, кобелина? — осмелела вдруг Оля. — Петя нас спас, аж уср… укакался, а ты тут ржёшь. Счас как обидится!

— Укак… га-га-га… укакался, — Коляна била истерика. Петруха наливался кровью и серьёзно думал над тем, чтобы бросить это гиблое дело. — Ой, немногу. Ой, извини, извини, Петруха. Га-га-га! Я не знаю, что со мной. Это, ха-ха-ха, нервическое. Это, мля нервическое. Это, мля, сейчас пройдёт. Мля, расскажу кому и начнут смеяться — сам в рожу дам! Это нервич… это пройд… это… ху-у-ух. Прошло… Мля, мужик, уважаю. Уважаю! Дай пять! Ой, не, не надо, потом. Потом, как вылезем из этой ситуёвины. Мля-я-я… Я б так не смог, вот честно. Чтоб аж до усирачки. Не, не смог бы.

Петруха стоял красный, злой, его трясло, он шипел сквозь зубы проклятия. Но держал. Колян поднастроил треснутое зеркало заднего вида, чтобы смотреть точно на своего спасителя и сказал уже ровным тоном:

— Петруха, не сердись. Я виноват, прости меня. Ты меня… нас спас, спасаешь ещё. В твоих руках наши жизни. Прошу тебя, продержись до помощи. Я… я будущего сына в твою честь назову. Я побратимом тебе стану. Всё, что есть моего — твоё будет. Ты делаешь очень благое дело. Бог всё видит, Петруха. Бог… всё видит.

— Я что хочешь тебе сделаю, Петя, — плаксиво, но искренне добавила Оля. — Я… всё, что захочешь.

— Да что ты умеешь? — насмешливо перебил её Колян. — А! Знаю! Петруха, отсасывает она мастерски, вот стопудово! — и заржал.

— Подонок! — взвизгнула девушка. — Вот тебе!

— Уйяаа-а-а-а! — взвыл Колян. — Какого хера! Они же поломаны, ты, сука! Н-на тебе!

Похоже, там завязалась нешуточная драка. Машина угрожающе заскрипела.

— А ну заткнулись там! — переорал их Петруха. — Заткнулись, и кончай там бузить! Машина шатается, я могу и не удержать!

Услышали. Перестали.

— Ненавижу тебя, ненавижу, — шипела обидчику Оля. «Андруша» только громко стонал. Потом прошипел сквозь зубы:

— Ну, сука, погодь. Вот выберемся из этой заварухи, я тебе всё припомню. Так припомню, что на всю жизнь… Всю жизнь будешь… помнить.

— Ах ты сволота! — взъярилась девушка. Потом вдруг сама себя оборвала, помолчала немного и продолжила уже ровным, спокойным голосом: — А зачем мне тогда тянуть? Какой смысл? Что так… концы в воду, хихи, — неестественный смех выдал её напряжение. — Что — потом. Ну вот вытащат нас из машины, так ты потом меня найдёшь и… припомнишь. Так припомнишь, что всю жизнь буду… помнить. Да?

Колян её не перебивал. Только шипел что-то, ругательства, наверное.

— Зачем тогда ждать? Ожидание смерти хуже самой смерти, так ведь говорят? — продолжала Оля. Как-то эта её новая манера говорить сбивала с толку. Она даже… пугала. — Какой смысл мне — мне?! — дальше жить? Если потом всё равно ты, из-за которого я здесь оказалась, ты — меня же и искалечишь, а может и убьёшь. А?

— Да нафик ты мне… — начал было оправдываться Колян, но Оля его явно не слышала или не слушала, тут же перебила:

— У меня вся жизнь впереди, а ты мне эту жизнь хочешь угробить? Я ничего, ничего в этой жизни не видела, не знаю, не умею — я, блин, такая тупая, что не смогла в техникум — в техникум! — поступить, а ты меня уже ломать хочешь? Что я видела в своём сраном посёлке? Что?! Гопников, наркоманов, блатату? Трах всех со всеми, ширево, винище? Да, я это всё видела. Да, я от этого сбежала. Ну, ладно, обломалась на вступительных, но ведь жизнь на этом не заканчивается. Я так думала… А ты меня тут же — ломать? Обратно в эту яму, в яму с говном? А? Что если мне — вот так вот, — машину сотряс удар. — А? Вот так вот, а? — Ещё удар. — И концы — в воду! Что мне там — там! — делать, в этом мире, где ты меня измочалишь, а потом угробишь? Зачем мне тот мир ждать?! — и она снова ударила в корпус.

Daewoo скрипнула, дрогнула, сместилась ещё на сантиметр. Мужики заголосили в два голоса.

— Оля! Мерзавка, сволочь, сука ты такая, да что же ты творишь?! — закричал Колян. Его рука вновь поднялась для удара, но… сдержался. Он вдруг тоже сказал совсем не то, что от него теперь ждали: — Не надо, а? Ладно, ты себя не жалеешь, ты меня пожалей!