Падай ниц пред Крысиным Королем!

Вика навалилась сзади на мою спину — ей не было видно за мной, от толчка я ударился головой о дверь…

Усатое лицо повернулось ко мне, пустые равнодушные глаза и хриплый голос:

— Предвозвесник пришел.

Бежать! — но ноги приросли к полу как будто во сне; хозяин же, нет его тело, безвольное и пустое тело безжизненно сползло на пол по стойке подъемника.

Проснулся в два часа дня от бормотания ненормальной.

Она не пожелала возвращаться в свою палату или куда там, после вылазки в Енакиево. Мне же было легче притащить ее к себе, бросить ей на пол одеяло, чем отбиваться от навязчивых цепляний.

Я проснулся, а она бормотала и бормотала: «Седьмой родильный отсек, девять тридцать. Давай милая, иди, ложись. Девять тридцать одна. Надо замерять частоту пульса плода»…

Она воспроизводила день рождения своего Володеньки. Ее укрытие в прошлом, в памяти, в том времени, когда еще не пришел палач. Палач, по имени вина.

Сел на кровати, посмотрел на ненормальную — сидела на полу, завернувшись в одеяло, бормотала свое, пустые глаза. Даже куртку не сняла. Чушка-психопатка, я ее курткой пол-Енакиево вытер.

— Ну, и что будем делать? — спросил не столько для того, чтобы узнать, сколько для того, чтобы она заткнулась.

— … девять тридцать две… — повернула лицо ко мне, — не знаю. Ты — Предвозвестник, ты был послан. Ты и решай.

— Предвозвестник? Хы. Это ты за тем мертвецом в гараже повторяешь?

— Да. И за Провидицей Кузьмой.

— Кузьма? Мужик что ли?

— Сам ты п… р. Это Провидица. Она сказала.

— Ты помнишь, где она живет-то?

…

Провидица жила в пригороде, не в престижном, как Енакиево, а в замусоленном грязном райончике с хаотично натыканными частными домами.

Вика не могла нормально объяснить таксисту куда ехать; я же понадеялся на всезнание водилы, сказал ехать к провидице Кузьме. Тот покрутил пальцем у виска, постучал по табличке на бардачке «Нарков не возим». Пришлось уговаривать, поехали так: «Здесь налево, там — направо».

Покосившийся темный забор, такой же домик. Не похоже на чертоги Провидицы.

На долгий стук, наконец, открыла она, баба Кузьма — обычная иссохшая согнутая старушка в платке, с трясущейся головой, из тех, что носит печать уже того, иного мира на лице — от очень длинной жизни и близости к смерти.

— Вам кого? — скрипящий испуганный голос.

— Здравствуйте. Мы к вам вот с Викой, — я подтолкнул ненормальную к калитке, — она была у вас как-то. Можно задать пару вопросов?

— Каких вопросов? Я не знаю ничего. Уходите.

— Подождите. Вы вот ей сказали…

— Уходите, уходите! — старуха замахала на меня руками. — Я не знаю ничего! Ничего!

Она попыталась захлопнуть калитку, но я легко оттолкнул ее обратно.

— Баба Кузя, поговорите с нами. Мы — не плохие. Мы — хорошие.

Но бабка не обратила внимания, она стала пятиться назад, продолжая размахивать руками:

— Уходите, уходите, уходите… — пока не уперлась спиной в какую-то постройку. И — скользнула внутрь.

Пошел за ней.

Курятник.

С единственной курицей. Баба Кузя согнулась над птицей, жаловалась ей:

— Пришли здесь. Я ничего не знаю. Извести меня хотят…

Похоже, что она даже не понимала, что я стою рядом, в шаге от нее, почти касаюсь ее — больше места в курятнике просто не было. Бабка полностью отключилась от реальности. Вика толкнула меня с улицы, втиснулась вслед.

— Ну и как ее слушать, Викуся?

Ненормальная в ответ лишь стукнула меня кулаком по плечу, махнула рукой, типа — заткнись и слушай.

Старуха же продолжала причитать:

— Мне до смерти всего ничего осталось… А эти ходят, беды навлекают… А ты несись Рябушка, несись. Ой, я дура слепая, яичко не заметила… Бог тебя наградит, Рябушка, отдадим яичко крысоньке, чтоб не грызла меня, ладушки?

Старуха ловко вытащила из соломы яйцо, но не спрятала его, бросила в угол. Тут же солома зашуршала, метнулась серая тень и яйцо исчезло в соломе.

— Вот, крысонька покушает и не станет бабушку кушать… А та девонька здесь, которая своего сыночка искала. Не нашла. Забрали ее сыночка.

И тут она повернулась и заорала глядя мне в лицо, в упор, нос к носу, почти касаясь меня:

— ПОТОМУ ЧТО ХОЛОД ИДЕТ! КРЫСЫ ГОВОРЯТ — ХОЛОД ИДЕТ!

Я отпрыгнул, вытолкнув Вику на улицу, зацепился ногами, грохнулся на зад.

— А ты, Рябушка, постарайся, снеси яичко…

…

Мы вышли на улицу.

— Крыша у твоей Божьей Провидицы совсем сгнила. Вы — отличная пара. Слушай, а ты, может, от нее заразилась, а?

Вика пожала плечами, отвернулась. Страх, пережитый мной в курятнике, сейчас перерос в гнев — я с силой повернул голову ненормальной на себя:

— Ты развлекаешься так?