Le general Hiver

За все! За его презрительные взгляды, за его тон, за эти его фокусы с мелком и дурные намеки на придуманную им самим нечисть (в которую верил теперь, кажется, даже прагматик Беккер). Рубить его за само выражение его прищуренных черных глазок, и за то, что он враг, и просто потому, что я начал сходить с ума…

… Заперев Бланшара в подполе, я побежал обратно в усадьбу.

Хомутов кивнул мне, поднявшись со стула:

— С меня хватит! Пошутили, и будет.

Звеня шпорами, он направился прямиком к импровизированной темнице, где заперли Волосича.

— Куда вы, урядник? — крикнул я вслед. — Эй?

Не отвечая, Хомутов вытащил ножку стула, служившую засовом, и скрылся внутри. Оттуда послышались брань и возня.

Урядник за шиворот вытащил старика:

— Поспрашаю-ка лапотника! Знал, небось, паскуда, куда правит. Неспроста завез нас сюда…

Волосич и не пытался сопротивляться.

Я подбежал к уряднику, схватил его за рукав, желая задержать. Он и впрямь остановился, посмотрел на меня блестящим взглядом и сказал нехорошим голосом:

— Ваше благородие, оставь!

Я сразу вспомнил и заснеженный лес, и черный зрачок дула.

Отпустил его рукав.

Не зная, что предпринять, я смотрел, как урядник вытаскивает старика на крыльцо, навстречу тьме, снегу и ветру.

Я кинулся обратно в зал, взять пистолет.

Беккер и Забелин склонились над Черкасовым. Тот трясся, бормотал, пытался отбиваться от них.

— Что там за ч-чертовщина, М-миша?! — обернулся Забелин.

Все поняв по моему взгляду, он дернулся встать, но Беккер, прилаживавший ко лбу раненного компресс, пронзительно крикнул:

— А ну, стойте! Вы нужны мне здесь! Держите его голову, ну?!

Забелин, чертыхнувшись, подчинился.

Я схватил пистолет, побежал обратно, но на выходе из зала столкнулся с подпоручиком Прокудиным.

Весь он, с ног до головы, был залеплен снегом, в руках сжимал вахмистровский штуцер. Ментик распахнут, щеку пересекала рваная рана.

— Куда собрались, корнет? — распахнутые глаза с обледенелыми ресницами смотрели безумно и пусто. — Ну, назад! Меня значит, туда… А сами здесь, в тепле? Так-с?! А штабного в клочья, можете себя такое представить? В клочья! Епанчину голову начисто снесло. Фонтан-с! Даже вообразить не мог, как там много помещается этого, красного… Меня там… А вы-с, тут?

— Прокудин, — пролепетал я в замешательстве. — Да что с вами такое слу…

— Что-с? Как обращаетесь к старшему офицеру? Не потерплю! А ну, смирна!

Он наставил штуцер на меня.

Я попятился, инстинктивно нацеливая на него пистолет.

— Ах, вот как! — на обмороженном лице Прокудина отразилась сумасшедшая радость. — Значит, так, Мишель? Против старшего по званию… Бунт-с?! Измена?… Забелин! Сюда, живо!

Забелин обернулся:

— Что за б-балаган?!

— Немедленно прекратите! — прокричал Беккер. — Подпоручик, что за шутки?

— Лекаришка? — оскалился Прокудин, продолжая целить в меня. — Молчать, штафирка! Вы и его привлекли к своему заговору, корнет? Но ничего, я вас всех сейчас… По струнке будете у меня! Вон я холопа черкасовского — хлоп! Прямо в лоб! Каков каламбур, а?! Что до вас, корнет, право, не ожидал… Вы, однако, подлая…

— Да как вы смеете? — задохнулся я. — Какой, к черту, бунт? Вы в своем уме?! Тут у нас… Такое!

— Малча-а-ать! — завопил обезумевший подпоручик. — Не сметь заговаривать зубы! Подлец! Мальчишка проклятый, я давно тебя подозревал! Уж больно ты скор! Ну, теперь я…

— М-миша! — закричал Забелин.

Я дернулся в сторону, повалился, споткнувшись о перевернутое колченогое кресло, что-то прогрохотало, оглушая, над самым моим ухом, на миг обожгло щеку. Все потонуло в мучительном тошнотворном звуке, низком гуле, монотонном звоне, которого источник был у меня прямо в черепе.

Ничего не слыша, я увидел перекошенное лицо Прокудина, выхваченную саблю, занесенную надо мной.

Затем вынырнул вдруг Забелин, широко раскрывая рот, ткнул подпоручика клинком в бок. Тот, тараща глаза, повалился на меня.

В голове звенело, гудело. Забелин потащил меня вверх, широко раскрывая рот, кричал что-то неслышное и сильно тряс.

— у-у-у-у-о-о-о-ой?! — донеслось до моего сознания с чудовищным искажением. — Живо-о-ой?! М-миша, к-контузило?

— Живой! — разлепил губы я. — Живой… Иди к Черкасову! Я сам…

Кивнув, он кинулся обратно.

Я смотрел на подпоручика, заснеженным кулем лежащего у кресла. Вокруг собиралась лужа талой воды, мешалась с густыми темными разводами.

Кровь, подумал я равнодушно.

Подобрав пистолет, я направился к выходу.

Двери были распахнуты настежь, но ни урядника, ни старика нигде не было видно.