Добавить в моё избранное
33 мин, 18 сек 7395
И тогда старшему сыну, уже от семьи отколовшемуся, выдал я средств, дабы он сразу чем-то вложился в предприятия тестя-купца, окромя ума да пары рук. Не нахлебник то есть, а какой-никакой сотоварищ. Среднего сынка три года тому назад пристроил я в Озерске к знакомцу одному, владеющему гостиным двором. Там сыну, разумеется, никакого наследования не светит, зато опыт, люд разный на виду, опять же связями нужными обрастет. По нынешним временам связи да знание громких имен могут службу сослужить получше звонкой монеты. Младший пока при мне. Простоват младший. Работящий, этого у него не отнять, без ветра в башке, но простой. Пока не спешу куда-то его определять.
— Ну, дядька Матвей, головастый ты, оказывается, мужик, — восхищенно сказал Авьтмусс.
— Так, есть малость, — нетрезво покачал головой крестьянин, не скрывая гордости и радуясь похвале.
— И не бывает обидно, что старший и средний, коли решит остаться в Озерске, забудут свой род?
— Навещать следует обязательно, — плескал по стопкам Матвей. — И всегда с подарками, с гостинцами. В курсе своих дел детишек держать, с внуками возиться, как бы утомительно это не было. Тогда завсегда будут помнить и знать, что Лопаревы они, стало быть, нашего роду-племени.
Выпив и закусив Авьтмусс снова пристал:
— Дядька Матвей, а ты вот сам какого рода-племени? Не тутошний ведь?
Хуторянин кивнул, подергал себя за ус, как будто оценивал, стоит ли посвящать спутника в историю своей нелегкой юности, а потом начал безо всяких вступлений. Говорил он долго, и пузатая бутылка успела опустеть. Заканчивая повествование о жизни, Матвей прикладывался к фляжке с горькой настойкой, предложенной Авьтмуссом:
— Вот так и попал я в хозяйство к отцу моей Хельми. Ох и скота-то у него было! Земля добрая, река с собственной мельницей. Чудился мне тогда хозяин самым богатым человеком во всем мире. На самом же деле просто не видел я до той поры людей по-настоящему богатых. Мы с Хельми сошлись, и как-то все в дальнейшем срослось. Ну, достаточно обо мне, Авьтмусс. Рассказывай-ка лучше, чем ты занимаешься. Видно, что не бедствуешь, однако что это за торговые дела у тебя, если товаров и нет никаких? Или ты в сумке с овсом что припрятал?
Пододвинувшись к костру и склонившись так, что красные всполохи от огня заплясали в его глазах-омутах, Авьтмусс ответил:
— Все мои товары представляют великую ценность, подчас имея самые ничтожные размеры, позволяющие спрятать их, скажем, как сейчас, в табачном кисете, — за плетеный шнурок он достал из-за пазухи мешочек для табака и покрутил на пальце.
— А-а, — догадался Матвей, но не успел озвучить догадки.
— Нет, это не золото и не драгоценные камни. Мои товары — вещи более редкие и более ценные.
— Неужто бывает что ценнее? — почесал затылок Матвей и искренне, хотя и с дрожью в груди, рассмеялся: — Уж не души ли случайных попутчиков ты собираешь?
Еще ближе придвинулся к костру Авьтмусс, и полы его черного плаща заколыхались, сам собой приподнялся непослушный широкий ворот, хотя, кажется, не было ни ветра, ни намека на ветер. Молодой мужчина спросил, заглядывая в глаза Матвею:
— Ты точно хочешь знать?
— Пуще жизни, — не стал врать Матвей. — Авьтмусс, говори уже, ради Христа, не томи.
Развалились дрова в костре, образовав светящийся и пульсирующий красным узор. Авьтмусс подбросил хворост, подождал, пока займется новый огонь и, развязав расшитый золотой нитью кисет, извлек из него нечто здорово смахивающее на человеческий ноготь: что-то желтое и, вроде как, треснутое посередине.
Только Матвей отпрянул, как спутник поспешил успокоить объяснениями:
— Это оленья косточка, но не обычная. С нею рождаются все самцы, однако стоит олененку явиться на свет, как кость истончается, постепенно разрушается, будто бы само тело ее съедает. В косточке этой скрыта часть жизненной силы самца. В течение первого года она полностью исчезает. Один мудрый и много знающий человек попросил меня достать ее и привезти ему для некоего важного обряда.
— И зачем она? — изумился Матвей, принимая в ладонь невесомый предмет, выглядящий совершенно ничтожным, ничего не значащим.
— Конкретно эта? — переспросил Авьтмусс и не стал дожидаться ответа: — Не знаю. Слышал, что с ее помощью лечат некоторые болезни. Поскольку сам я этими делами не занимаюсь, потому не могу сказать.
Жадным взглядом изучая косточку, Матвей судорожно сглотнул и осведомился:
— Сколько же денег ты будешь за нее просить?
— Мне заплатят не деньгами, а встречной услугой, — сказал Авьтмусс и, предугадывая интерес Матвея, развел руками: — Какой именно услугой, сказать не имею права. Тут уж извини, дядька.
— Хорошо, — с досадой обронил хуторянин. — Но ведь она не может дорого стоить?
— Ну, дядька Матвей, головастый ты, оказывается, мужик, — восхищенно сказал Авьтмусс.
— Так, есть малость, — нетрезво покачал головой крестьянин, не скрывая гордости и радуясь похвале.
— И не бывает обидно, что старший и средний, коли решит остаться в Озерске, забудут свой род?
— Навещать следует обязательно, — плескал по стопкам Матвей. — И всегда с подарками, с гостинцами. В курсе своих дел детишек держать, с внуками возиться, как бы утомительно это не было. Тогда завсегда будут помнить и знать, что Лопаревы они, стало быть, нашего роду-племени.
Выпив и закусив Авьтмусс снова пристал:
— Дядька Матвей, а ты вот сам какого рода-племени? Не тутошний ведь?
Хуторянин кивнул, подергал себя за ус, как будто оценивал, стоит ли посвящать спутника в историю своей нелегкой юности, а потом начал безо всяких вступлений. Говорил он долго, и пузатая бутылка успела опустеть. Заканчивая повествование о жизни, Матвей прикладывался к фляжке с горькой настойкой, предложенной Авьтмуссом:
— Вот так и попал я в хозяйство к отцу моей Хельми. Ох и скота-то у него было! Земля добрая, река с собственной мельницей. Чудился мне тогда хозяин самым богатым человеком во всем мире. На самом же деле просто не видел я до той поры людей по-настоящему богатых. Мы с Хельми сошлись, и как-то все в дальнейшем срослось. Ну, достаточно обо мне, Авьтмусс. Рассказывай-ка лучше, чем ты занимаешься. Видно, что не бедствуешь, однако что это за торговые дела у тебя, если товаров и нет никаких? Или ты в сумке с овсом что припрятал?
Пододвинувшись к костру и склонившись так, что красные всполохи от огня заплясали в его глазах-омутах, Авьтмусс ответил:
— Все мои товары представляют великую ценность, подчас имея самые ничтожные размеры, позволяющие спрятать их, скажем, как сейчас, в табачном кисете, — за плетеный шнурок он достал из-за пазухи мешочек для табака и покрутил на пальце.
— А-а, — догадался Матвей, но не успел озвучить догадки.
— Нет, это не золото и не драгоценные камни. Мои товары — вещи более редкие и более ценные.
— Неужто бывает что ценнее? — почесал затылок Матвей и искренне, хотя и с дрожью в груди, рассмеялся: — Уж не души ли случайных попутчиков ты собираешь?
Еще ближе придвинулся к костру Авьтмусс, и полы его черного плаща заколыхались, сам собой приподнялся непослушный широкий ворот, хотя, кажется, не было ни ветра, ни намека на ветер. Молодой мужчина спросил, заглядывая в глаза Матвею:
— Ты точно хочешь знать?
— Пуще жизни, — не стал врать Матвей. — Авьтмусс, говори уже, ради Христа, не томи.
Развалились дрова в костре, образовав светящийся и пульсирующий красным узор. Авьтмусс подбросил хворост, подождал, пока займется новый огонь и, развязав расшитый золотой нитью кисет, извлек из него нечто здорово смахивающее на человеческий ноготь: что-то желтое и, вроде как, треснутое посередине.
Только Матвей отпрянул, как спутник поспешил успокоить объяснениями:
— Это оленья косточка, но не обычная. С нею рождаются все самцы, однако стоит олененку явиться на свет, как кость истончается, постепенно разрушается, будто бы само тело ее съедает. В косточке этой скрыта часть жизненной силы самца. В течение первого года она полностью исчезает. Один мудрый и много знающий человек попросил меня достать ее и привезти ему для некоего важного обряда.
— И зачем она? — изумился Матвей, принимая в ладонь невесомый предмет, выглядящий совершенно ничтожным, ничего не значащим.
— Конкретно эта? — переспросил Авьтмусс и не стал дожидаться ответа: — Не знаю. Слышал, что с ее помощью лечат некоторые болезни. Поскольку сам я этими делами не занимаюсь, потому не могу сказать.
Жадным взглядом изучая косточку, Матвей судорожно сглотнул и осведомился:
— Сколько же денег ты будешь за нее просить?
— Мне заплатят не деньгами, а встречной услугой, — сказал Авьтмусс и, предугадывая интерес Матвея, развел руками: — Какой именно услугой, сказать не имею права. Тут уж извини, дядька.
— Хорошо, — с досадой обронил хуторянин. — Но ведь она не может дорого стоить?
Страница
4 из 10
4 из 10
