У Черной речки

С чего бы простой косточке да дорого стоить? Пусть олени в наших краях редки, но ведь есть другие места, где таких костей хоть веником сметай.

— О ней далеко не всем известно, впрочем, и сведущие вряд ли смогут найти. В этом состоит мое умение: отыскать, добыть, собрать и суметь сохранить. Сам посмотри, как она переменилась в твоих руках, усохла. Оставь я косточку при тебе, она скоро обратилась бы в труху, рассыпалась в ничто.

Матвей пригляделся и заметил, как за то время, что косточка находилась вне кисета, она покрылась серой коростой, и на ее поверхности прибавилось трещин.

— Змеиная трава в кисете помогает сохранить такие вот предметы в надлежащем виде, — пояснил Авьтмусс, забрав и спрятав драгоценную вещицу. — Кроме того, все, что находится в моей власти, дольше сохраняется.

— Ты, вроде, говорил о разных товарах?

— Верно. Кому-то нужна кровь белой кобылы, другой, живя на берегу Мурманского моря, попросит печень дикого кабана и пообещает купить цветы красного щитовника, да чтоб обязательно были крупными и свежими. С одним заказом не возникает хлопот, а поиски чего-то иного вынуждают основательно попотеть. Попробуй-ка найти красный щитовник на севере, где даже деревья не поднимаются выше нашей травы.

— Кому же могут понадобиться кости, кобылья кровь и цветок папоротника? — поинтересовался Матвей с неодобрением, но боязливо, стараясь не обидеть вопросом Авьтмусса. — Колдунам?

— Им, — нисколько не смущаясь, ответил тот. — Но не торопись осуждать и призывать на их головы кару господню. Разве в твоем роду не было своих колдунов? Может быть, твой дед или прадед были нойдами, то есть шаманами, и творили обряды у священных камней-сейдов. А может, и твой отец-охотник, отправляясь на промысел, приносил жертву лесному хозяину. Разве назовешь ты их колдунами?

— Это было частью их жизни, — неуверенно проговорил Матвей. — Полагаю, они сами себя колдунами не почитали, а просто были…

— Были мудрыми и много знающими людьми, — закончил Авьтмусс, — как и тот шаман из окрестностей старой Корелы, что просил меня добыть эту оленью косточку.

Фляжка собеседника чудилась Матвею Лопареву бездонной. Уж сколько они выпивали, а настойка все не заканчивалась. Однажды крестьянин решил большим глотком уполовинить содержимое, однако и после этого бесчисленное количество раз фляжка кочевала из рук в руки, но, судя по весу, в ней не убывало.

К горькому вкусу напитка Матвей привык, вот только, требуя еды, заурчал желудок, поскольку сухого ужина ему, видимо, оказалось недостаточно. Теперь стал угощать Авьтмусс. Из седельной сумки он достал сверток, уверенной трезвой походкой вернулся к костру и продемонстрировал кирпичик вяленого мяса. Тот был темно-красным, насыщенного цвета, с тонкими белыми прослойками жирка и источал дивный аромат, от которого у Матвея побежали слюни. Заурчало в животе, капризно и с новой силой.

Преотлично пошли с настойкой тонкие, таявшие во рту ломтики мяса, и принявший щедрое подношение желудок перестал препятствовать продолжению неспешной беседы.

— Признайся, Авьтмусс, — заплетающимся языком выспрашивал Матвей, — все ли заказы столь безобидны или случалось разыскивать что-нибудь такое-эдакое?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну-у, такое, за что власти, прослышь они о твоих товарах, по головке бы точно не погладили.

— Нечего скрывать, бывают редкие заказы, — утвердительно закивал Авьтмусс. — Но не думаю, что тебя они заинтересуют.

— Наоборот! — едва не вскинулся Матвей. — Ты не бойся, Авьтмусс, я ведь осуждать не стану и докладывать властям не побегу. Можешь не сомневаться во мне. Ты только расскажи, а?

По всему было заметно, что признаваться Авьтмуссу было неловко или же откровенно тяжело. Он понурил голову, сдвинул брови, но все-таки осмелился начать:

— Иногда меня просят отыскать и привезти кое-что из человеческих останков.

Матвей еле поборол в себе желание испуганно прикрыть ладонью рот, хотя только что сам выспрашивал у человека те самые пугающие подробности. Поперхнувшись воздухом и откашлявшись, он уточнил:

— И где берешь?

— Ты говорил о властях, которые могут прослышать. Так вот, чаще всего беру у них, у властей. Конечно, не открыто, но в любом случае в осквернении могил меня обвинять неправильно. В городах, особенно крупных, мертвецкие переполнены и там для меня найдется все нужное: левая рука висельника, например, или мизинец некрещенного младенца.

На последних словах Авьтмусса передернуло, он поморщился и, буквально вырвав у Матвея фляжку, жадно припал к пьянящему настою.

— Что-то вспомнил? — выждав время, спросил крестьянин.

— Неприятное событие. С моим занятием малодушие непозволительно, но как вспомню об одном случае, и сердце заходится. Довелось как-то наткнуться на покинутое людьми поселение. Ничего примечательного, подумал я тогда, бросили и бросили.