У Черной речки

Все перевернулось вверх дном, превратилось в сплошные размазанные пятна, суматошно кружившие вокруг, и в следующий миг Матвей Лопарев опомнился в жутком полумраке бурелома, где среди изуродованных деревьев с воем метались тени.

— Покорми нас, — просили они и хватались острыми коготками за кожу хуторянина. — Лучше сам покорми…

Катился по лесным дебрям громоподобный смех Авьтмусса.

Очнулся крестьянин от того, что кто-то тормошил его за плечо, ощутимо так шлепал по щекам.

— Дядька Матвей, проснись! — тряс его Авьтмусс. — Привиделось что?

Разлепив веки, надрывно дыша, Матвей затравленно озирался и смахивал с лица крупные капли пота.

— Привиделось, да, — кое-как просипел он и перекрестился: — Слава Богу, просто привиделось.

Собрались быстро. Не глядя, Матвей покидал вещи в телегу, запряг лошадь и тронулся, будто не собирался дожидаться чуть замешкавшегося спутника. Крестьянин пытался вычеркнуть сон из памяти, раз и навсегда забыть его, но некие обрывки ночного видения постоянно тревожили и возвращали к кошмару. Не мог он смотреть и на Авьтмуса, вид которого будил в памяти случившиеся накануне разговоры.

Когда тронулись, молодой спутник не запрыгнул в седло, а шел возле телеги с явным желанием начать новую беседу. Наконец Матвей не выдержал:

— Хочешь что-то спросить?

— Нет. Не спросить, — отрицательно помотал головой Авьтмусс. — Дорассказать.

— О, лучше не надо. Твоей ночной истории мне хватит надолго, — попробовал отшутиться Матвей, однако из-за крайне кислого выражения на лице у него это вышло неважно.

— Я собирался завершить твою историю, дядька Матвей. Нашу историю.

Без какой-либо команды хозяина, по своей воле жеребец Авьтмусса обогнал телегу и встал перед кобылой Матвея Лопарева, преградив путь и буравя лошадку невыносимо тяжелым взглядом.

— Это что за…

Авьтмусс не позволил хуторянину закончить фразу, ухватил того за горло и стиснул так, что взор Матвея заполнили серые, как пепел, снежинки.

— Слушай меня, крестьянин Матвей Лопарев, — приказал Авьтмусс. — Без малого сорок лет назад ты нанялся в работники к отцу своей Хельми. Она не была ни умна, ни красива, впрочем, ты совсем не этого ждал от нее. Тебя интересовало приданое. Вот только как добиться, если отец Хельми на дух тебя не переносит и чего доброго прибить может? И ты стал искать тропку через саму Хельми. Как ты говорил вчера: все в дальнейшем срослось? Еще бы ведь ты сделал ей ребенка, надеясь таким образом пробраться в богатую семью. Правда расчет не оправдался. Отец Хельми был так зол, что прогнал прочь и тебя, и собственную дочь. Когда жена родила мальчика, твоего первенца, вы впроголодь жили на заброшенной ферме.

— Но я не бросил Хельми, — просипел Матвей. — Мог уйти, но не ушел ради нее, ради ребенка.

— Не мог, — грозно прикрикнул голос Авьтмусс. — Ты и тогда надеялся, что отец Хельми проявит сострадание, если не к дочери, то хотя бы к младенцу. А он не проявил. И как же ты тогда поступил, отец? Вспомнил, как поступили с младшими детьми твои родители, и решил совершить подобное?

— Боже ты мой, — зашептал крестьянин, тайком шаря в соломе, устилавшей дно телеги, в поисках припрятанного ножа. — Сынок, ты выжил. Бог сохранил тебя, не иначе.

— Бог? О-о, ты не угадал, отец. Сохранивший мне жизнь и тебе малость знаком. Вчера я не позволил ему расправиться с тобой. Потерпи и скоро познакомишься поближе.

Среди мешков, узелков и каких-то склянок Матвей с грехом пополам нащупал нож и тут же вскинулся, сжимая деревянную рукоять, намереваясь не полоснуть по руке Авьтмусса, а всадить острие ему в грудь.

Молодой мужчина не шелохнулся, хоть и угадал помыслы крестьянина без особого труда. Одежды его распахнулись и распались плотной тучей из мух, слепней и мошки: одинаково черных и поблескивающих на свету. Рой закружил вокруг Авьтмусса, часть их откололась и облепила ничем не защищенную кисть Матвея. Пальцы, удерживавшие нож, разжались, стоило тысяче жал вонзиться в руку, точно раскаленными иглами разрывая плоть до костей.

От крика хозяина кобыла попятилась назад. Громко заржав, жеребец вскинулся на дыбы, его шерсть поползла клочьями, полетела обрывками по ветру, а голова запрокинулась на спину. Грудина коня лопнула и разошлась в стороны, обнажая желтые ребра, похожие на жуткие клыки, клацающие перед мордой жертвы. Жеребец обрушился на кобылку сверху и в считанные мгновения проглотил ее без остатка.

Ломая кусты, из чащобы показался лесной дух, тот, что вчера нападал на Матвея. Темно-синими глазами, похожими на глубокие омуты, он уставился на крестьянина и замер, давая себя рассмотреть. Голову его венчали два ряда коротких и круто изогнутых рогов. Передней частью дух походил на могучего быка, покрытого серой шерстью, длинной и местами свалявшейся в космы.