Чрево

Если он мост проскочит, того эффекту не будет.

Сходил, принёс из тендера мешки и стал в топку кидать церковную посуду и украшения. Все из серебра. В разогретой топке металл стал плавиться.

— Поднажми! И помни, на насыпи перед мостом надо успеть спрыгнуть!

Кирсанов увидел, что вдали, среди белой пустыни чернеет мост. Шёл он над маленькой замёрзшей речушкой. Всадники перед мостом бросились в рассыпную. Кто просто в сторону свернул, кто по льду поскакал. По звукам и вспышкам стало ясно, что им на встречу идёт другой состав. Так как колея была только одна, то столкновения не избежать.

Викентий понял, что надо прыгать. Иначе хана! Но оглянувшись, он замер. Бронепоезд нагоняли ещё какие-то конники. Начальник эскадрона товарищ Малышев скакал вдоль правого борта состава. Переложив шашку в левую руку, нанёс он удар в бронированную стенку. К удивлению Северина, броня оказалась пропорота. Более того, клинок вспарывал закалённый металл как брюхо китовое. На поверхности появлялась жидкость, вроде дёгтя. Северину показалось, что поезд стал как гусеница уворачиваться.

Белаш крикнул своим:

— Нет, он мост успеет проскочить. Прыгай сейчас.

Первым спрыгнул под откос кочегар, за ним машинист, потом сам начштаба.

А тяжёлый паровоз понёсся навстречу бронепоезду. Серебро кипело в топке. Столкновение было ужасным. Паровоз сплющило, Бронепоезд стал тормозить. Брызги серебра попали на него, и монстр завыл. Он выл и пятился. Махновцы погикали для геройства и стали уходить в предрассветную степь. А Малышев продолжал рубить броню. Северин, потеряв остатки рассудка, бросился к нему, пытаясь схватить. Балий швырнул в него чайник, пытаясь помешать. Северин уклонился и чайник поймал. Возобновил свою попытку ухватить Малышева за рукав. Тот отмахнулся шашкой, Северин прикрылся чайником. Сталь, только что рубившая броню, на чайнике оставила лишь лёгкую вмятину.

Бронепоезд, стеная и дрожа, вполз обратно на мост. Он пытался стряхнуть с себя капли серебра, уже не в силах отвечать на удары клинка Малышева.

Стены выгонов все были в чудовищных шрамах. Бронепоезд хрипел. Северин смотрел на горящую огнём шашку и вспомнил. Вспомнил то ощущение, которое испытал однажды. Предчувствие клинка, с хрустом проламывающего череп и пьющего его мозг. Он выхватил револьвер и исступленно стрелял в своего командира, пока барабан полностью не опустел.

Малышев попятился к перилам моста и выронил клинок. Тот полетел вниз на лёд. Балий спрыгнул с крыши вагона вниз:

— Дурак, ты что наделал? Ты же хорошего человека убил.

Малышев хрипел, Северин плакал над ним. Кирсанов понимал, что шашка у красного командира была ой как не простая, и побежал с моста вниз, под насыпь. Но бронепоезд, агонизируя и вертясь, проломил перила моста и рухнул на реку. Круша лёд, тонул он, погребая под собой в холодных водах командирскую наградную шашку.

Северин продолжал плакать.

— Как хоть его звали? — спросил Балий.

— Малышев, — сквозь рыдания ответил комиссар.

— Что за сабля у него была? — крикнул Викентий.

— Это легендарный Поплах, — пояснил Балий. — Со старославянского переводится как «Страх» или «Ужас». Принимает форму по удобству владельца: меч, сабля, рапира. В руках варнака ножом засопожным может стать.

— Какое мерзкое оружие. Сколько бед могло натворить.

— Вы не поняли, Викентий Иринеевич. Поплах — охотник на ужасы. Он выбирает себе подходящего хозяина и делает его помощником в борьбе со злом. Когда Поплах возвращается — мир становится чуть чище. Эй, страдалец, откуда у него Поплах?

Северин понял, что обращаются к нему:

— Это я нашёл. В усадьбе старой, в каморке. Дверь была вся сургучом заляпана.

— Это его кто-то хорошо припрятал, да запечатал.

Кирсанов сорвал с шинели погоны, хотел снять и саму шинель. Но передумал. Куда без верхней одежды в такую погоду?

— Вы куда теперь, Викентий Иринеевич? — поинтересовался Балий.

— Да надоело всё до чёртиков. В Мценск пойду.

И зашагал прочь.

Балий окрикнул его:

— Вот, — он поднял чайник, — возьмите на память.

Не понимая, зачем ему это, Кирсанов взял и пошёл. Занималась заря. Небо оттенками напоминало лицо фельдфебеля Пыжикова. Было оно сизое, отёчное. Даже жгуты фиолетовых туч на небе пробивались сквозь остатки ночной тьмы, как взбугрившиеся вены под кожей. Рассветное солнце подсвечивало эту картину снизу бледной желтизной. Поэтому казалось, что брюхо земное страдает увеличенной печенью. Балий смотрел ему вслед и считал. Кирсанов — раз. Солдат рядом стоит, тоже соскочить успел. Это — два. Комиссара не поймешь, как считать. Не будем, значит, пока. Ну, два очка ему всё равно в зачёт.

Викентий Иринеевич принял меня охотно.