Добавить в моё избранное
32 мин, 18 сек 1726
Но Анж ле Пти знал и то, что если сейчас горгулья не выполнит его просьбу, он примет бой не на жизнь, а на смерть.
«Даже такие, как я подвластны смерти, хоть им и ведомо бессмертие. Хоть ты и не знаешь о том, Моррис».
— Делай что хочешь, — тяжело, размеренно уронил Анж. — Только опусти этого человека.
И он удивился, как быстро ответила горгулья, разжав когти:
— Что ж, забирай.
В голосе твари звучали насмешка и издевка, но, помимо того, Анж чуял ее страх.
Очутившись на свободе, Моррис бросился к Анжу, и, оказавшись рядом с ним, повис на перилах галереи грудью. Ноги не держали епископа.
Анж поднял его, подставил плечо:
— Обопрись на меня, Моррис.
И епископ парижский послушно выполнил просьбу парижского попрошайки с паперти. Вряд ли он думал сейчас, откуда у маленького Анжа такая сила, чтобы стать опорой и поддержкой взрослому человеку. А если и думал, то не задал о том ни одного вопроса.
Когда они уходили, горгулья не сделала попытки напасть. Только перешагивала с лапы на лапу, поджимала одну лапу за другой и бессвязно клекотала. Но отчего-то клекот ее напоминал ехидный, ядовитый смех.
— Зачем ты полез на галерею? Я же предупреждал.
Анж говорил спокойно, с грустью в голосе. А Морису вдруг отчаянно захотелось, чтобы собеседник топнул ногой, накричал на него. Пусть пройдет гроза, а потом они снова улыбнутся друг другу, и все станет по-прежнему…
— Прости меня, Анж. Ты рассказал мне о себе так мало. Прикосновение к тайне мутит разум. Я хотел узнать все о тебе, но тогда я и подумать не мог, что это желание может обернуться во зло.
— Люди часто совершают глупости из благих побуждений, — горько сказал Анж. — Прости и ты меня, Морис, но мне придется уйти. Пока не забудется эта история. Пройдут годы, и я вернусь, только тебя здесь уже не будет.
— А что же делать мне? — голос Мориса дрогнул. Он сжал кулаки и с мольбой посмотрел на Анжа.
— Верить, Морис. Верить и надеяться. А ещё забыть о том, что было, и больше никогда не ходить на верхнюю галерею. До самой смерти. А жить ты будешь долго, Морис. Я обещаю.
— А куда же пойдешь ты? — Морис отвернулся. Губы его дрожали.
Анж пожал плечами.
— А я пойду искать охотника и слугу Бога. Сам он что-то не спешит появиться в наших краях. Прощай, Морис.
Анж распахнул дверь и вышел в ночь. Его тоненький силуэт был едва различим за струями дождя. А Морис стоял на пороге, и смотрел вослед уходящему так и не разгаданному чуду. И епископу показалось, что темные крылья на мгновение расправились и тут же снова сомкнулись у Анжа за спиной.
Много триста лет спустя…
Жара… Жара. Летний зной, покачиваясь, плыл над Парижем. Нагретый воздух дрожал, зелень потускнела, покрылась серым налетом, и даже безоблачное небо казалось пыльным, как кусок старого ситца, пролежавший многие годы в запертом сундуке.
Полдень едва миновал, а камни на галерее так уже раскалились от солнца, что кажется — положи на них кусок мяса, и оно поджарится, покроется хрустящей корочкой.
Горгулья поплевала на одну, потом на вторую лапу, развернулась на перилах хвостом наружу, уронила помёт и захихикала.
Кто посмеет возразить ей, попенять на нечистоплотность? В Париже нет смельчаков! А защитник города протирает башмаки где-то на пыльных дорогах Франции. Уже сотню лет, наверное. А, может, больше. Горгульям нет надобности считать годы. Гораздо полезнее посчитать шаги на лестнице, когда кто-то поднимается наверх. Странно, сюда давно уже никто не ходит. Боятся. А тут — добыча сама идет в лапы. Смельчак или глупец? Какая разница, на вкус все они одинаковые.
Горгулья приготовилась к броску и… замерла от удивления. У входа на галерею стоял Анж ле Пти. Ничуть не изменившийся, такой же, как много лет назад: лохматый, синеглазый и наглый.
— Шел мимо, дай, думаю, навещу старую знакомую, — сказал он с улыбкой.
Горгулья хмыкнула.
— Видишь, Анж, а ведь все по моему вышло. Грош цена твоим пророчествам. Хорош хозяин города — сотню лет прошлялся незнамо где. А управы на меня так и не нашел, — мерзкой птице нравилось издеваться. Её голос скрипел, как колесо несмазанной телеги — Анж даже поморщился.
— Ты заблуждаешься. Пока мы с тобой разговаривали, охотник и слуга Бога въехал в Париж. Я искал его долгие годы. Шел за ним следом, но прибыл раньше, словно вестник.
— Я тебе не верю! — отрезала горгулья.
Анж только покачал головой.
— Не сомневался, что так и будет. Обреченных Господь лишает разума. Прощай.
Горгулья некоторое время смотрела ему вслед, а потом сплюнула в сердцах:
— Лжец! Наглый лжец.
Еще только занимался рассвет, и небо на востоке, в предместьях, едва окрасилось в бледно-алый и нежно-фиолетовый, когда двое всадников пересекли границы города.
«Даже такие, как я подвластны смерти, хоть им и ведомо бессмертие. Хоть ты и не знаешь о том, Моррис».
— Делай что хочешь, — тяжело, размеренно уронил Анж. — Только опусти этого человека.
И он удивился, как быстро ответила горгулья, разжав когти:
— Что ж, забирай.
В голосе твари звучали насмешка и издевка, но, помимо того, Анж чуял ее страх.
Очутившись на свободе, Моррис бросился к Анжу, и, оказавшись рядом с ним, повис на перилах галереи грудью. Ноги не держали епископа.
Анж поднял его, подставил плечо:
— Обопрись на меня, Моррис.
И епископ парижский послушно выполнил просьбу парижского попрошайки с паперти. Вряд ли он думал сейчас, откуда у маленького Анжа такая сила, чтобы стать опорой и поддержкой взрослому человеку. А если и думал, то не задал о том ни одного вопроса.
Когда они уходили, горгулья не сделала попытки напасть. Только перешагивала с лапы на лапу, поджимала одну лапу за другой и бессвязно клекотала. Но отчего-то клекот ее напоминал ехидный, ядовитый смех.
— Зачем ты полез на галерею? Я же предупреждал.
Анж говорил спокойно, с грустью в голосе. А Морису вдруг отчаянно захотелось, чтобы собеседник топнул ногой, накричал на него. Пусть пройдет гроза, а потом они снова улыбнутся друг другу, и все станет по-прежнему…
— Прости меня, Анж. Ты рассказал мне о себе так мало. Прикосновение к тайне мутит разум. Я хотел узнать все о тебе, но тогда я и подумать не мог, что это желание может обернуться во зло.
— Люди часто совершают глупости из благих побуждений, — горько сказал Анж. — Прости и ты меня, Морис, но мне придется уйти. Пока не забудется эта история. Пройдут годы, и я вернусь, только тебя здесь уже не будет.
— А что же делать мне? — голос Мориса дрогнул. Он сжал кулаки и с мольбой посмотрел на Анжа.
— Верить, Морис. Верить и надеяться. А ещё забыть о том, что было, и больше никогда не ходить на верхнюю галерею. До самой смерти. А жить ты будешь долго, Морис. Я обещаю.
— А куда же пойдешь ты? — Морис отвернулся. Губы его дрожали.
Анж пожал плечами.
— А я пойду искать охотника и слугу Бога. Сам он что-то не спешит появиться в наших краях. Прощай, Морис.
Анж распахнул дверь и вышел в ночь. Его тоненький силуэт был едва различим за струями дождя. А Морис стоял на пороге, и смотрел вослед уходящему так и не разгаданному чуду. И епископу показалось, что темные крылья на мгновение расправились и тут же снова сомкнулись у Анжа за спиной.
Много триста лет спустя…
Жара… Жара. Летний зной, покачиваясь, плыл над Парижем. Нагретый воздух дрожал, зелень потускнела, покрылась серым налетом, и даже безоблачное небо казалось пыльным, как кусок старого ситца, пролежавший многие годы в запертом сундуке.
Полдень едва миновал, а камни на галерее так уже раскалились от солнца, что кажется — положи на них кусок мяса, и оно поджарится, покроется хрустящей корочкой.
Горгулья поплевала на одну, потом на вторую лапу, развернулась на перилах хвостом наружу, уронила помёт и захихикала.
Кто посмеет возразить ей, попенять на нечистоплотность? В Париже нет смельчаков! А защитник города протирает башмаки где-то на пыльных дорогах Франции. Уже сотню лет, наверное. А, может, больше. Горгульям нет надобности считать годы. Гораздо полезнее посчитать шаги на лестнице, когда кто-то поднимается наверх. Странно, сюда давно уже никто не ходит. Боятся. А тут — добыча сама идет в лапы. Смельчак или глупец? Какая разница, на вкус все они одинаковые.
Горгулья приготовилась к броску и… замерла от удивления. У входа на галерею стоял Анж ле Пти. Ничуть не изменившийся, такой же, как много лет назад: лохматый, синеглазый и наглый.
— Шел мимо, дай, думаю, навещу старую знакомую, — сказал он с улыбкой.
Горгулья хмыкнула.
— Видишь, Анж, а ведь все по моему вышло. Грош цена твоим пророчествам. Хорош хозяин города — сотню лет прошлялся незнамо где. А управы на меня так и не нашел, — мерзкой птице нравилось издеваться. Её голос скрипел, как колесо несмазанной телеги — Анж даже поморщился.
— Ты заблуждаешься. Пока мы с тобой разговаривали, охотник и слуга Бога въехал в Париж. Я искал его долгие годы. Шел за ним следом, но прибыл раньше, словно вестник.
— Я тебе не верю! — отрезала горгулья.
Анж только покачал головой.
— Не сомневался, что так и будет. Обреченных Господь лишает разума. Прощай.
Горгулья некоторое время смотрела ему вслед, а потом сплюнула в сердцах:
— Лжец! Наглый лжец.
Еще только занимался рассвет, и небо на востоке, в предместьях, едва окрасилось в бледно-алый и нежно-фиолетовый, когда двое всадников пересекли границы города.
Страница
6 из 9
6 из 9
