Чудеса парижского собора

«Кто он такой? Кто они оба такие по сути своей? Но разве он ответит тебе, Пьер? Нет, впрочем, искушение велико, и я просто не хочу знать.»

Высокий и стройный, Габриэль был наделен грацией танцора и сложением воина. Значит, у него достаточно силы и ловкости, чтобы справиться с задачей. Во всяком случае, Пьеру искренне хотелось на это надеяться.

Ступени стремились вверх, завивались спиралью. Новый виток, новый поворот, а в сущности всё одно — мертвый камень. По башне гуляли сквозняки, и в бойницах тонко завывал ветер. Пламя факела чуть трепетало, и странные тени плясали на стенах. Призраки ушедшего? Или грядущего? Нет разницы.

Тетива натянута, и стрела-пророчество скоро сорвется. Неумолимая, как время, не знающая промаха.

Охотник был вооружен арбалетом и мечом с посеребренным лезвием. Очень предусмотрительно. Анж готов был поспорить, что за голенищем сапога у слуги Бога притаились метательные кинжалы. Но главная сила не в оружии. Не молитвы, не святые мощи, зашитые в холщовом мешочке, даруют победу в бою — Анж знал это, как никто другой.

Некоторое время он шел по лестнице за охотником, но вскоре остановился и вернулся к подножию башни. Ветер шепнул: то, что должно произойти — не для чужих глаз. А удачу так легко спугнуть посторонним взглядом, жестом, дыханием…

Запах тлена и гнилых яблок. Вонь разложения. Взгляд скользил по остаткам пиршеств богомерзкого чудища и праведный гнев нарастал в груди, норовил хлынуть через край. Но ещё не время.

Охотник приблизился к дверному проему. Ещё шаг — и окажется на галерее. Порывом ветра разметало волосы. Послышался шум крыльев. Какая-то крупная птица? Нет, таких птиц просто не бывает. Это она! Гадкая тварь, исчадие ада.

Охотник прислонился спиной к стене. Не дыша, слился с каменной кладкой.

Тетива привычно напряглась, стрела дрожала и пела, мечтая о полете.

Горгулья заметила его. Громко сквернословя, она бросилась вперед, желая смять противника, задавить его своим весом. Но ей не хватило проворства. Охотник упал, откатился к перилам, и почти одновременно выпустил две стрелы.

Горгулья обиженно зашипела, поджимая раненую лапу.

— Как смееш-ш-ш-шь, с-с-сволочь!

А потом снова взмыла в воздух, и Охотнику чудом удалось увернуться от когтей, взрезавших воздух.

Глаза горгульи налились ненавистью. Позабыв все бранные слова, она развернулась в воздухе, и снова бросилась в атаку.

Небеса огласил крик — то ли женский, то ли птичий — торжествующий и победоносный. Когти вошли в плечо охотника, как разогретый нож в брусок масла. В ответ сверкнуло лезвие. И торжествующий вопль сменился воплем отчаяния. Рукоятка серебряного кинжала торчала из правой глазницы горгульи, и алая кровь стекала вниз, плавя камни.

Окривевшая тварь взревела от боли и стрелой взмыла вверх, не разжимая когтей.

Они были вдвоём в темном небе над Парижем. Кто охотник, кто жертва — разве разберешь теперь. Ветер хлестал по щекам, свистел в ушах, словно подначивал: бей, бей, не щади…

Охотника ощутимо тряхнуло. Перевязь, на которой крепились ножны, слегка ослабла и съехала по спине — словно напоминание: крепись, герой, у тебя же ещё есть меч. Он сжал зубы и выхватил клинок.

— Господь всемогущий…

Мысль мелькнула и тут же унеслась прочь. В голову ворвался смерч, сметающий все на пути, поднимающий тучи пыли. Кровь и осколки. Но острые когти выпустили плечо. Только теперь земля неумолимо неслась навстречу, тянула к нему свои жесткие ладони. Боль вернулась, полыхнула, ожгла спину, синим пламенем расплескалась по мостовой, и даже камни закричали, вторя голосу Охотника. Мир потемнел, потрескался и рассыпался колючими злыми искрами.

Сознание возвращалось постепенно. Словно цветные камешки складывались в причудливую мозаику: вот свежий ветер взъерошил волосы, а вот — речной, слегка отдающий болотной тиной, запах щекотал ноздри. С неба сочувственно подмигивали звезды.

Горгулья лежала на паперти, всего в десятке шагов от Охотника. Неподвижная, оскалившаяся, неживая. Из сломанного крыла в небо смотрела окровавленная кость.

— Эй, ты то живой?

Худощавый мальчик в драных штанах присел рядом на корточки и восхищенно цокнул языком, глянув на труп горгульи.

— Как вы сверху рухнули, я уж думал — обоим конец.

Охотник осторожно приподнялся на локте, сел, сжал виски. Мир качнулся, но устоял. В голове шумел хмель. Он был пьян от нахлынувших чувств, запахов и видений, от пряного послевкусия битвы.

— Мы… оттуда… упали? — Охотник поднял взгляд на башни, уходящие ввысь.

Чудо? Сердце радостно затрепетало в груди. Хотя, казалось бы, ему давно пора перестать удивляться. За столько-то лет…

Голова больше не кружилась от запаха крови. Он уже не чувствовал боли, она исчезла бесследно. Если какие-то кости и были сломаны, то они срослись.