Добавить в моё избранное
24 мин, 59 сек 10721
В июле он стал чаще интересоваться продвижением исследования, а узнав, на какой стадии они находились, уходил раздосадованный, с еле сдерживаемым разочарованием, хотя на словах выражал поддержку и понимание. К концу июля лишь вся разодетая под ахейцев братия магов и оккультистов даже не пыталась скрывать свою неприязнь ко мне. Что ж, я с легкостью отвечал им тем же.
III
В августе тревожное ожидание, витавшее в воздухе, сменилось гневным ропотом. Я слышал, как Либеркрафт ссорился со своими гостями, между ними разгоралась ожесточенная полемика, о сути которой мне оставалось только лишь догадываться. Многие из этих людей не были немцами (например, моя соотечественница из Санкт-Петербурга, знаток теургии и гоетии5, Марина Геннадьевна Белова), разговоры велись на английском и греческом и некоторые беседы я мог немного понять, а в особенности — уловить их тон. Один из таких подслушанных мной разговоров и вовсе лишил меня сна — настолько суть его казалась и пугающей, и неразгаданной.
Был поздний вечер 10-го августа, когда я заканчивал работать с древнеиндийскими текстами IV века. Находясь в уединении в одной из апсид дома, я услышал за закрытыми дверями жаркий спор между Либеркрафтом и его венгерским другом, которого звали Вазул Риес. Мне не хотелось отвлекаться на них — я выписывал необходимые мне сведения, которые обещали стать последними кусочками паззла. Однако слова Риеса заставили меня вздрогнуть. Я подошел к дверям, чтобы прислушаться. На хорошем английском Риес говорил: «Йозеф, у нас осталось очень мало времени. Мальчик не оправдывает наших ожиданий. Мы не можем ждать так долго. Ты и сам знаешь, что этот идеальный момент нельзя пропустить. Нам явлены знаки благоволения, Марина уже готова и преисполнена похвального рвения исполнить предначертанное. Твой протеже сейчас может быть лишь Ганимедом, но сомневаюсь, что и это у него получится». Он замолчал, видимо, выслушивая реплику Либеркрафта, которую не смог разобрать я, уловив лишь недовольный тон профессора. «В нем нет искры, которую ты хотел в нем разжечь, Йозеф, — заговорил Риес после недолгой паузы. — Поэтому ты сам исполнишь то, что должно. Ритуал должен быть осуществлен на этой неделе. Топор уже привезен Фергюсом. Наберись мужества, брат, ведь это — великая честь». Я чувствовал, что Либеркрафт был сильно взволнован в эту минуту и не мог возразить ничего своему собеседнику. Профессор что-то недовольно буркнул и поспешно зашагал прочь, в сторону своего кабинета, а Вазул Риес торопливо последовал за ним.
Итак, назревало что-то поистине пугающее. Та серьезность, с которой венгр рассуждал о таинственных, не поддающихся рациональному объяснению материях, ставила меня в тупик. Находясь под сильным впечатлением от тех тайных, еретических знаний, что я почерпнул за это время, а также от проводимых магами тлетворных песнопений, мой расшатанный разум готов был принять на веру возможность существования в материальном мире неизвестного, опасного, великого зла. И угроза рождения подобного зла вдруг явственно предстала передо мной как вполне реальная. Сознание само по себе подбрасывало мне подсказки, которые накопились за год исследований, но я всё еще не мог составить цельную картинку. Испытывая нужду в хорошем сне, я немедленно отправился к себе, чтобы утром со свежей головой заново обдумать произошедшее.
В последующие несколько дней обитатели дома потеряли ко мне всякий интерес. Казалось, мне бы испытывать облегчение, но нет. Я знал: катастрофа скоро грядет в ненавистных стенах проклятого дома. Оставалось лишь уповать на то, что спасение не минует человечество. Я тщетно складывал известные мне факты, но истина упорно ускользала в тот самый момент, когда я почти поймал ее. От меня не скрылось то, что в эти дни странные и внушающие необъяснимый трепет гости Либеркрафта заняты таинственными приготовлениями к чудовищному ритуалу, о котором говорил Риес. Как бы много я отдал за то, чтобы никогда не проникать в тайны, рожденные еще задолго до появления первого человека! Подобные знания не несут человечеству ничего, кроме бездны безумия и невыразимого ужаса. И, к моему сожалению, мне пришлось вскоре столкнуться с этой порочной бездной, коснуться первобытного разумного зла, отпрыска иных измерений и вселенных.
14-го августа, не в силах уснуть, я сидел возле окна и всматривался в чистое ночное небо, и звезды с тревогой шептали мне о неминуемой гибели, но я не мог разобрать их безмолвный язык. От тревожных мыслей я оторвался, услышав нарастающий шум внизу. Моя комната находилась на втором этаже, а ритмичное и временами монотонное гудение раздавалось где-то под полом первого этажа. Я никогда не видел в особняке подвальных помещений и почему-то только в этот момент задумался о том, почему бы они не могли существовать. За время пребывания в грозном, дьявольском особняке Либеркрафта мне ни разу не пришла в голову мысль спуститься вниз и найти источник непонятного шума всякий раз, когда я его слышал.
III
В августе тревожное ожидание, витавшее в воздухе, сменилось гневным ропотом. Я слышал, как Либеркрафт ссорился со своими гостями, между ними разгоралась ожесточенная полемика, о сути которой мне оставалось только лишь догадываться. Многие из этих людей не были немцами (например, моя соотечественница из Санкт-Петербурга, знаток теургии и гоетии5, Марина Геннадьевна Белова), разговоры велись на английском и греческом и некоторые беседы я мог немного понять, а в особенности — уловить их тон. Один из таких подслушанных мной разговоров и вовсе лишил меня сна — настолько суть его казалась и пугающей, и неразгаданной.
Был поздний вечер 10-го августа, когда я заканчивал работать с древнеиндийскими текстами IV века. Находясь в уединении в одной из апсид дома, я услышал за закрытыми дверями жаркий спор между Либеркрафтом и его венгерским другом, которого звали Вазул Риес. Мне не хотелось отвлекаться на них — я выписывал необходимые мне сведения, которые обещали стать последними кусочками паззла. Однако слова Риеса заставили меня вздрогнуть. Я подошел к дверям, чтобы прислушаться. На хорошем английском Риес говорил: «Йозеф, у нас осталось очень мало времени. Мальчик не оправдывает наших ожиданий. Мы не можем ждать так долго. Ты и сам знаешь, что этот идеальный момент нельзя пропустить. Нам явлены знаки благоволения, Марина уже готова и преисполнена похвального рвения исполнить предначертанное. Твой протеже сейчас может быть лишь Ганимедом, но сомневаюсь, что и это у него получится». Он замолчал, видимо, выслушивая реплику Либеркрафта, которую не смог разобрать я, уловив лишь недовольный тон профессора. «В нем нет искры, которую ты хотел в нем разжечь, Йозеф, — заговорил Риес после недолгой паузы. — Поэтому ты сам исполнишь то, что должно. Ритуал должен быть осуществлен на этой неделе. Топор уже привезен Фергюсом. Наберись мужества, брат, ведь это — великая честь». Я чувствовал, что Либеркрафт был сильно взволнован в эту минуту и не мог возразить ничего своему собеседнику. Профессор что-то недовольно буркнул и поспешно зашагал прочь, в сторону своего кабинета, а Вазул Риес торопливо последовал за ним.
Итак, назревало что-то поистине пугающее. Та серьезность, с которой венгр рассуждал о таинственных, не поддающихся рациональному объяснению материях, ставила меня в тупик. Находясь под сильным впечатлением от тех тайных, еретических знаний, что я почерпнул за это время, а также от проводимых магами тлетворных песнопений, мой расшатанный разум готов был принять на веру возможность существования в материальном мире неизвестного, опасного, великого зла. И угроза рождения подобного зла вдруг явственно предстала передо мной как вполне реальная. Сознание само по себе подбрасывало мне подсказки, которые накопились за год исследований, но я всё еще не мог составить цельную картинку. Испытывая нужду в хорошем сне, я немедленно отправился к себе, чтобы утром со свежей головой заново обдумать произошедшее.
В последующие несколько дней обитатели дома потеряли ко мне всякий интерес. Казалось, мне бы испытывать облегчение, но нет. Я знал: катастрофа скоро грядет в ненавистных стенах проклятого дома. Оставалось лишь уповать на то, что спасение не минует человечество. Я тщетно складывал известные мне факты, но истина упорно ускользала в тот самый момент, когда я почти поймал ее. От меня не скрылось то, что в эти дни странные и внушающие необъяснимый трепет гости Либеркрафта заняты таинственными приготовлениями к чудовищному ритуалу, о котором говорил Риес. Как бы много я отдал за то, чтобы никогда не проникать в тайны, рожденные еще задолго до появления первого человека! Подобные знания не несут человечеству ничего, кроме бездны безумия и невыразимого ужаса. И, к моему сожалению, мне пришлось вскоре столкнуться с этой порочной бездной, коснуться первобытного разумного зла, отпрыска иных измерений и вселенных.
14-го августа, не в силах уснуть, я сидел возле окна и всматривался в чистое ночное небо, и звезды с тревогой шептали мне о неминуемой гибели, но я не мог разобрать их безмолвный язык. От тревожных мыслей я оторвался, услышав нарастающий шум внизу. Моя комната находилась на втором этаже, а ритмичное и временами монотонное гудение раздавалось где-то под полом первого этажа. Я никогда не видел в особняке подвальных помещений и почему-то только в этот момент задумался о том, почему бы они не могли существовать. За время пребывания в грозном, дьявольском особняке Либеркрафта мне ни разу не пришла в голову мысль спуститься вниз и найти источник непонятного шума всякий раз, когда я его слышал.
Страница
5 из 8
5 из 8
