Догляд

Ей было нужно, чтобы Васильна говорила.

— Ездить, да… Я там от те галки брала…

— Как вы их называете? Галки? — Отчаявшись реанимировать телефон, Муся записывала бабушкины перлы прямо на эти самые «галки» — так Васильна называла розовые бумажные салфетки. Другой бумаги в доме не было. Благо хоть ручка была, «для пензии». — Пап, слышишь — галки! Совсем как на другом языке, да?

— Ну, почему…

— Ну а что общего, «галки» — и «салфетки»?

— Может, потому что «уголки»? — Андрей Денисыч сложил только что развёрнутую салфетку. — Видишь? Углом. Да и…

Громкий свистящий характерный звук прервал Андрея Денисыча. Похоже, Наяра всхлипнула!

До сих пор она сидела тише воды ниже травы, молча грызла свой сухарь, в беседе не участвовала (кто бы сомневался… И вдруг этот всхлип… И дальше — ничего, тишина. Сидит как ни в чём не бывало…

— Марина, ты это… спроси у неё, что случилось, — Андрей Денисыч ещё ни разу не обратился к Наяре напрямую, только через Мусю.

— Наяр, ты чего? Тебе плохо?

Наяра молчала, но по тому как она побледнела, было видно, что ей действительно нехорошо.

— Душно здесь… — ответила за Наяру Муся. Ей было как-то неудобно за то, что она пошла у Нины Сергеевны на поводу и убедила отца взять с собой эту узбечку с заскоками…

Надо сказать, в домике было действительно душно и пахло довольно неприятно.

— Пусть ляжет, что ли… Марин, уложи её! — Андрей Денисыч критически оглядывал окна. Ну да, какие уж тут форточки!

— А пущай полежить, пущай. Деялко, чичас… — суетилась Васильна, копая кипу тряпок в ногах Наяры (та легла, молча, сразу).

— Зачем «деялко»? — возмутился Андрей Денисыч. — Тут жарко, а не холодно.

— А вона как её знобить…

Наяра действительно дрожала, вернее то и дело всем телом вздрагивала…

— Папа! — позвал Гоша.

Только теперь Андрей Денисыч заметил, что Гоша, отогнув цветастую, во всю длину окна, занавеску, за чем-то неотрывно наблюдает. За чем-то на улице…

— Там ещё дурак!

— Какой дурак?

— Псих. Вот такой, — Гоша весь скривился.

— Дык то Михеич, — укрывая Наяру чем-то вроде пледа, пояснила бабуля. Гору прочих тряпок она загнала под кровать. — Дуроковатый, да… Ну, мобыть, Авдейка, а то Николай Иваныч. А то Петро…

— Они что, все… такие? — изумился Андрей Денисыч. Холодок пробежал у него по спине, выскакивая на руки, на ноги — как будто в домике было не душно, а прохладно.

— Дуроковатые, а как жеть.

— Так много? Так много… «дуроковатых»?

— Не, маненько. Семёныч, Авдейка, Петро…

— Нормальные-то у вас — есть?

— Есь, как жеть…

— Надежда Васильевна! — вклинилась Муся. — А отчего они такие, ну — «дуроковатые»?

— Дык ведь… всё от этих. Всё они, — вздохнула Васильна.

Холодок по спине Андрея Днисыча уже не бегал — не прыгал, а широко разлился и прилип, — так, что Андрей Денисыч чётко почувствовал: и ему нехорошо. И ему, не только Наяре…

— А… кто «они»? — спросила Муся. Ей тоже стало как-то… тревожно. И вдруг — и сильно — захотелось домой.

— Дык — известно хто! Эти.

— Папа! Ну ты что, не будешь смотреть? — Гоша опустил занавеску, подошёл к столу и взял парочку «галков». — Я в туалет хочу…

— А вона, — мотнула головой Васильна в угол с ведром.

— Как это? — растерялся Гоша. — Нет, я в настоящий…

В отличие от Гоши, Андрей Денисыч задался этим «сортирным» вопросом уже давно, почти сразу — правда, слава богу, только в теории. Просто понял: сортиров нет, отсутствуют. Вместе со всеми прочими надворными постройками. А предполагать, что в этих доисторических избушках будут тёплые санузлы… как-то даже в голову не приходило. Предположилось что-то вроде того, что, в итоге, и оказалось. Вёдра. Вот же ж убожество! Бедный Гоша…

— Надежда Васильевна… — Андрей Денисыч решил всё-таки озвучить вопрос.

— Ась.

— А сортиров в вашем Догляде, я смотрю, не предусмотрено?

— Не усмотрено, — согласилась старуха.

— И почему?

— Дык — не можно. Потопчуть.

— Потопчут? Кто?

— А они.

— Эти ваши «они»… такие огромные? — Андрей Денисыч вдруг вспомнил, как удивительно гладко здесь вытоптан грунт — ни травинки. Это что же за монстры должны его так прикатать? затаптывая сортиры? доводя людей до «дуроковатости»?

Васильна опять наклонила голову — словно пытаясь расслышать или понять.

Снова всхлипнула Наяра — на этот раз долго и протяжно. Это был даже не всхлип, а какой-то долгий свистящий вдох…

Наяра лежала пластом — только что у неё были сильнейшие судороги. Уже в третий раз.

Оказывается, она страдала эпилепсией.