Добавить в моё избранное
26 мин, 9 сек 3002
При виде брата Гвидо испытуемый закричал:— Я невиновен, невиновен!— В чём его обвиняют? — спросил инквизитор.
— Пособник мародёров, сбывал краденое, — ответил один из солдат, быстро смахивая с лавки кости.
— Посмотри-ка, что можно сделать? — инквизитор протянул распухший палец мастеру заплечных дел. Бородатый палач, в грязном фартуке, бросил беглый взгляд на ноготь и кивнул. Он встал, неторопливо порылся на столе и отыскал длинную иглу, из тех, какими обычно ищут на теле нечувствительные места — метки дьявола. Взял иглу кожаной рукавицей и докрасна раскалил на жаровне.
— Давайте пальчик, господин Гвидо, — пробубнил палач.
— Да не напрягайтесь, больно не будет. Низкая дверь приоткрылась, и в щель просунулась красная простодушная рожа с вислыми усами.
— Приказали прийти, святой отец?— Обожди, — поморщился инквизитор. Раскалённая игла палача с шипением и дымом вошла в чёрный ноготь. Больно и в самом деле не было, но инквизитор на мгновение почувствовал себя по другую сторону в битве добра и зла.
— Ещё разочек, господин Гвидо, — буркнул палач, снова поднося к жаровне иголку. Спустя короткое время она повторно зашипела в оплавленном прежде месте и провалилась в палец. Палач быстро выдернул инструмент, а из круглой дырки брызнула тонкая струя тёмно-вишнёвой крови.
— Признаюсь, святой отец! Во всём признаюсь! — завопил растянутый на дыбе торговец краденым.
— Всех назову! — Пожалуйте пальчик, господин Гвидо, — протягивая руку, сказал палач, в бороде его дрожали хлебные крошки. Инквизитор с любопытством подал брызжущий кровью палец. Палач ловко обмотал его тряпкой и принялся давить со всех сторон, разминая.
— Кровь Господня! — вскричал инквизитор.
— Каюсь! Во всех прегрешениях каюсь! — неслось с дыбы.
— Малость потерпите, господин Гвидо!Вскоре палач отбросил в сторону пропитанную тёмным тряпку и протянул доминиканцу относительно чистую:— Всё, будьте здоровы… Боль утихла. Гвидо заметил, что палец и в самом деле значительно уменьшился в размерах и перестал пульсировать.
— Отвяжите, — произнёс он, кивнув на торговца.
— И позовите писца записать признание. Инквизитор поднялся по ступенькам и вышел в коридор, где томился в ожидании солдат.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Солдат, тараща глаза, торопливо поцеловал руку Гвидо.
— Как тебя зовут?— Бениньё, святой отец… Солдат нервничал и потел, будто был в чём-то повинен.
— Ты стоял на воротах третьего дня, когда вывозили трупы?— Я и Миланезе, святой отец! — Почему Миланезе не пришел?— Захворал, святой отец. Кажись чума, будь она неладна.
— Да смилуется над ним Господь. Кто выезжал из города в тот день? Подумай, не спеши. От усердия солдат ещё больше выпучил глаза.
— Купец выезжал с семейством… телеги с трупами да отец Стефано.
— Кто такой? — Доминиканец, святой отец, как и вы. Божий человек, не боится чумы. Каждую неделю бывает здесь, покупает муку.
— В больших количествах в городе припасов ведь не купить.
— Я не заглядывал в фургон, нам не велено.
— Зелёный фургон с парой гнедых? — спросил инквизитор, глядя в переносицу солдата. Он знал, каким будет ответ.
— Никак нет! Фургон с плотными пологами да серая кобыла.
— Можешь идти.*На другом конце радуги наверняка происходят чудеса. Никкола подумал, что если отыскать начало радуги, то можно перебежать на другую сторону, где нет смерти и вдоволь еды. Но подножья небесного моста обманчиво близки: терялись за горным склоном совсем рядом, а попробуй — найди. Никкола отвернулся от радуги, и лучи полуденного солнца, чуть приглушенные облачной кисеёй, брызнули в глаза. Мальчик подошел к сараю и открыл тяжёлые ворота. Голые безголовые куклы закачались на крюках, вежливо и чинно касаясь друг друга. От последней исходил приторно-солёный дух: человек-тень теперь густо солил своих кукол. Самую первую съели черви: сначала мухи гудели над ней, а затем всё покрылось белыми личинками; и казалось, что кукла ожила, задышала. Прежде чем войти в сарай, Никкола ещё раз посмотрел на разноцветный небесный мост; и вокруг. Никто не должен видеть кукол человека-тени. За пустынной дорогой, между горными склонами синела полоса залива. В ясную погоду там виднелись паруса проходящих венецианских галер, но сейчас словно всё вымерло. У очага в центре сарая небольшой горкой лежали черепа — желтоватые, как куски козьего сыра. Стараясь не заглядывать в котел, где мертвыми глазами смотрела на мир голова вчерашней куклы, Никкола принес несколько кадок с водой, наполняя чрево котла до тех пор, пока волосы не закачались на поверхности красной воды белёсыми водорослями. Затем сложил под котлом хворост и подложил горящих углей, взятых из дома. Хворост быстро занялся, и вскоре пламя лизало закопченные бока пузатого котла. К вечеру голова выварится, и все мясо сползет с нее, как ненужная шелуха.
— Пособник мародёров, сбывал краденое, — ответил один из солдат, быстро смахивая с лавки кости.
— Посмотри-ка, что можно сделать? — инквизитор протянул распухший палец мастеру заплечных дел. Бородатый палач, в грязном фартуке, бросил беглый взгляд на ноготь и кивнул. Он встал, неторопливо порылся на столе и отыскал длинную иглу, из тех, какими обычно ищут на теле нечувствительные места — метки дьявола. Взял иглу кожаной рукавицей и докрасна раскалил на жаровне.
— Давайте пальчик, господин Гвидо, — пробубнил палач.
— Да не напрягайтесь, больно не будет. Низкая дверь приоткрылась, и в щель просунулась красная простодушная рожа с вислыми усами.
— Приказали прийти, святой отец?— Обожди, — поморщился инквизитор. Раскалённая игла палача с шипением и дымом вошла в чёрный ноготь. Больно и в самом деле не было, но инквизитор на мгновение почувствовал себя по другую сторону в битве добра и зла.
— Ещё разочек, господин Гвидо, — буркнул палач, снова поднося к жаровне иголку. Спустя короткое время она повторно зашипела в оплавленном прежде месте и провалилась в палец. Палач быстро выдернул инструмент, а из круглой дырки брызнула тонкая струя тёмно-вишнёвой крови.
— Признаюсь, святой отец! Во всём признаюсь! — завопил растянутый на дыбе торговец краденым.
— Всех назову! — Пожалуйте пальчик, господин Гвидо, — протягивая руку, сказал палач, в бороде его дрожали хлебные крошки. Инквизитор с любопытством подал брызжущий кровью палец. Палач ловко обмотал его тряпкой и принялся давить со всех сторон, разминая.
— Кровь Господня! — вскричал инквизитор.
— Каюсь! Во всех прегрешениях каюсь! — неслось с дыбы.
— Малость потерпите, господин Гвидо!Вскоре палач отбросил в сторону пропитанную тёмным тряпку и протянул доминиканцу относительно чистую:— Всё, будьте здоровы… Боль утихла. Гвидо заметил, что палец и в самом деле значительно уменьшился в размерах и перестал пульсировать.
— Отвяжите, — произнёс он, кивнув на торговца.
— И позовите писца записать признание. Инквизитор поднялся по ступенькам и вышел в коридор, где томился в ожидании солдат.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Солдат, тараща глаза, торопливо поцеловал руку Гвидо.
— Как тебя зовут?— Бениньё, святой отец… Солдат нервничал и потел, будто был в чём-то повинен.
— Ты стоял на воротах третьего дня, когда вывозили трупы?— Я и Миланезе, святой отец! — Почему Миланезе не пришел?— Захворал, святой отец. Кажись чума, будь она неладна.
— Да смилуется над ним Господь. Кто выезжал из города в тот день? Подумай, не спеши. От усердия солдат ещё больше выпучил глаза.
— Купец выезжал с семейством… телеги с трупами да отец Стефано.
— Кто такой? — Доминиканец, святой отец, как и вы. Божий человек, не боится чумы. Каждую неделю бывает здесь, покупает муку.
— В больших количествах в городе припасов ведь не купить.
— Я не заглядывал в фургон, нам не велено.
— Зелёный фургон с парой гнедых? — спросил инквизитор, глядя в переносицу солдата. Он знал, каким будет ответ.
— Никак нет! Фургон с плотными пологами да серая кобыла.
— Можешь идти.*На другом конце радуги наверняка происходят чудеса. Никкола подумал, что если отыскать начало радуги, то можно перебежать на другую сторону, где нет смерти и вдоволь еды. Но подножья небесного моста обманчиво близки: терялись за горным склоном совсем рядом, а попробуй — найди. Никкола отвернулся от радуги, и лучи полуденного солнца, чуть приглушенные облачной кисеёй, брызнули в глаза. Мальчик подошел к сараю и открыл тяжёлые ворота. Голые безголовые куклы закачались на крюках, вежливо и чинно касаясь друг друга. От последней исходил приторно-солёный дух: человек-тень теперь густо солил своих кукол. Самую первую съели черви: сначала мухи гудели над ней, а затем всё покрылось белыми личинками; и казалось, что кукла ожила, задышала. Прежде чем войти в сарай, Никкола ещё раз посмотрел на разноцветный небесный мост; и вокруг. Никто не должен видеть кукол человека-тени. За пустынной дорогой, между горными склонами синела полоса залива. В ясную погоду там виднелись паруса проходящих венецианских галер, но сейчас словно всё вымерло. У очага в центре сарая небольшой горкой лежали черепа — желтоватые, как куски козьего сыра. Стараясь не заглядывать в котел, где мертвыми глазами смотрела на мир голова вчерашней куклы, Никкола принес несколько кадок с водой, наполняя чрево котла до тех пор, пока волосы не закачались на поверхности красной воды белёсыми водорослями. Затем сложил под котлом хворост и подложил горящих углей, взятых из дома. Хворост быстро занялся, и вскоре пламя лизало закопченные бока пузатого котла. К вечеру голова выварится, и все мясо сползет с нее, как ненужная шелуха.
Страница
5 из 9
5 из 9
