26 мин, 9 сек 3004
Никкола нерешительно замер. Эти люди боялись его.
— Господин Гвидо ди Аймоне тебе все расскажет, — наконец сказал низкорослый.«Это всё потому, что чужие увидели кукол»… — думал Никкола, дрожа от холода. Он плохо следил за дорогой! Он виноват… *Тюремный писарь, исполняющий обязанности умершего от чумы секретаря, оглушительно чихнул. Гвидо c любопытством изучал узника, перебирая агатовые чётки. Он мог бы помолчать ещё с четверть часа, отлично зная, что неизвестность лишает воли не хуже пытки, но именно этого пленника не хотел пугать, потому повёл допрос.
— Присягни на Евангелии, что будешь говорить правду из любви к Господу, — начал инквизитор. Перо писаря запорхало над пергаментом.*— Имя? — Никкола, господин.
— Возраст?— Не знаю. Брат Стефано говорил, примерно десять вёсен… Писарь искоса посмотрел на узника.
— Откуда родом?— Отсюда. Я был служкой при монастыре.
— Какого сословия, чей сын?— Не знаю, я не помню родителей. Никкола жалобно всхлипнул.
— Кто такой брат Стефано? Никкола обмер.
— Это… Это мой названный брат и наставник. Он забрал меня, когда в монастыре все умерли и… заботился обо мне.
— Вы жили с ним вдвоём при постоялом дворе?— Да, — чуть подумав, ответил Никкола.
— Вы же знаете. Наверное.
— Это Стефано убивал женщин? — Нет, что вы?!— А кто же? — продолжал спрашивать Гвидо.
— Это делал… — произнёс Никкола, запнулся, и продолжил с усилием: — Человек-тень.
— Кто это? Никкола промолчал, его била дрожь.
— Я покажу тебе нечто, — сказал Гвидо и кивнул солдату. Никколу подвели к стене, завешенной белым покрывалом. Тот же солдат-коротышка, что наставлял на него пику, сорвал ткань. Сквозь слёзы, словно в тумане Никола увидел круг, а в нём — мужчину в грязной исподней рубахе, с заросшим чёрной щетиной лицом. Он был закован в кандалы и растерянно смотрел на Никколу, словно о чем-то умолял.
— Кто это? — Брат Стефано, — чуть помедлив, ответил Никкола.
— Ты перед зеркалом, — с жуткой ухмылкой сказал инквизитор.
— Тебе не десять лет. Ты жил один. Похищал и убивал женщин, чтобы мастерить свои адские куклы, ел человечину. Бронзовое зеркало инквизитору, за его терпимость, несколько лет назад поднесли в подарок от ненавистной медицинской школы.
— Неправда! — закричал Никкола и протянул к Стефано закованные в кандалы руки. Тот потянулся навстречу, повторяя движение. Никкола как слепой ощупывал гладкую поверхность, с ужасом глядя в чужое-свое лицо. Пальцы тщетно пытались проникнуть сквозь зеркало.
— Кто это?! — крикнул он грубым голосом.
— Твоё отраженье. Никкола с трудом поднял руки, закрыл лицо и опустился на пол. В наступившей тишине громко скрипело перо.
— Призовите свидетеля! — сказал Гвидо. В комнату ввели тщедушного мужчину в одежде ремесленника.
— Присягни на Евангелии говорить правду из любви к Господу… Имя?— Бонито, мой господин, — произнёс ремесленник, опасливо косясь на дрожащего Никколу.
— Ты знаешь этого человека?— Никкола, сын Атанасио, мой сосед. Его отец держал кожевенный цех.
— Что случилось с Никколой? — О таких вещах не говорят, ваша милость, — опасливо пробормотал ремесленник.
— Говори, во Имя Господа!— Ходили слухи, что много лет назад… какой-то проезжий монах-доминиканец поступил с ним непотребно… — уклончиво ответил ремесленник.
— И тогда он стал одержим.
— Говори.
— Слышал голоса, всё с тем монахом разговаривал, а иногда и дьявола видел. Называл его тенью. Сколько раз беса изгоняли, в разные монастыри возили, но напрасно. Пока старик-отец и мать были живы — держали взаперти, смотрели за ним, а как померли от чумы, с тех пор никто Никколу и не встречал.
— Можешь идти, Бонито… Плясало пламя факелов, дрожали длинные тени на каменных стенах. В сыром каземате, по-детски всхлипывая, рыдал закованный в кандалы человек.
— Никки любит Стефано … — тонким голосом тянул он сквозь плач.
— Поднимайся! — сказал солдат и грубо потянул за цепь. Рыдания внезапно стихли. Человек поднял голову и обвел присутствующих белками закатившихся глаз. Лоб его покрылся испариной. Губы искривились, обнажая гнилые пеньки, оставшиеся от зубов. Глухо, раздельно и медленно стали выпадать из щели рта слова:— Придёт время. Уже грядёт. Когда каждая тварь заплатит по счёту.
— Одержимый! Одержимый! — зашептались, крестясь, солдаты.
— Слизь, грязь и мерзость — в каждом из вас… — словно с церковного амвона, продолжал человек с белыми глазами, возвысив голос.
— Сосуды для нечистого… Все и каждый — лишь куклы для игрищ дьявола!У Гвидо ди Аймоне, инквизитора салернитанского, вспотели спина под сутаной и ладони рук.
— А ты, мой брат, — человек взглянул на инквизитора глазами без зрачков, — тому ли Богу служишь?!Кто-то со свистом втянул воздух.
— Господин Гвидо ди Аймоне тебе все расскажет, — наконец сказал низкорослый.«Это всё потому, что чужие увидели кукол»… — думал Никкола, дрожа от холода. Он плохо следил за дорогой! Он виноват… *Тюремный писарь, исполняющий обязанности умершего от чумы секретаря, оглушительно чихнул. Гвидо c любопытством изучал узника, перебирая агатовые чётки. Он мог бы помолчать ещё с четверть часа, отлично зная, что неизвестность лишает воли не хуже пытки, но именно этого пленника не хотел пугать, потому повёл допрос.
— Присягни на Евангелии, что будешь говорить правду из любви к Господу, — начал инквизитор. Перо писаря запорхало над пергаментом.*— Имя? — Никкола, господин.
— Возраст?— Не знаю. Брат Стефано говорил, примерно десять вёсен… Писарь искоса посмотрел на узника.
— Откуда родом?— Отсюда. Я был служкой при монастыре.
— Какого сословия, чей сын?— Не знаю, я не помню родителей. Никкола жалобно всхлипнул.
— Кто такой брат Стефано? Никкола обмер.
— Это… Это мой названный брат и наставник. Он забрал меня, когда в монастыре все умерли и… заботился обо мне.
— Вы жили с ним вдвоём при постоялом дворе?— Да, — чуть подумав, ответил Никкола.
— Вы же знаете. Наверное.
— Это Стефано убивал женщин? — Нет, что вы?!— А кто же? — продолжал спрашивать Гвидо.
— Это делал… — произнёс Никкола, запнулся, и продолжил с усилием: — Человек-тень.
— Кто это? Никкола промолчал, его била дрожь.
— Я покажу тебе нечто, — сказал Гвидо и кивнул солдату. Никколу подвели к стене, завешенной белым покрывалом. Тот же солдат-коротышка, что наставлял на него пику, сорвал ткань. Сквозь слёзы, словно в тумане Никола увидел круг, а в нём — мужчину в грязной исподней рубахе, с заросшим чёрной щетиной лицом. Он был закован в кандалы и растерянно смотрел на Никколу, словно о чем-то умолял.
— Кто это? — Брат Стефано, — чуть помедлив, ответил Никкола.
— Ты перед зеркалом, — с жуткой ухмылкой сказал инквизитор.
— Тебе не десять лет. Ты жил один. Похищал и убивал женщин, чтобы мастерить свои адские куклы, ел человечину. Бронзовое зеркало инквизитору, за его терпимость, несколько лет назад поднесли в подарок от ненавистной медицинской школы.
— Неправда! — закричал Никкола и протянул к Стефано закованные в кандалы руки. Тот потянулся навстречу, повторяя движение. Никкола как слепой ощупывал гладкую поверхность, с ужасом глядя в чужое-свое лицо. Пальцы тщетно пытались проникнуть сквозь зеркало.
— Кто это?! — крикнул он грубым голосом.
— Твоё отраженье. Никкола с трудом поднял руки, закрыл лицо и опустился на пол. В наступившей тишине громко скрипело перо.
— Призовите свидетеля! — сказал Гвидо. В комнату ввели тщедушного мужчину в одежде ремесленника.
— Присягни на Евангелии говорить правду из любви к Господу… Имя?— Бонито, мой господин, — произнёс ремесленник, опасливо косясь на дрожащего Никколу.
— Ты знаешь этого человека?— Никкола, сын Атанасио, мой сосед. Его отец держал кожевенный цех.
— Что случилось с Никколой? — О таких вещах не говорят, ваша милость, — опасливо пробормотал ремесленник.
— Говори, во Имя Господа!— Ходили слухи, что много лет назад… какой-то проезжий монах-доминиканец поступил с ним непотребно… — уклончиво ответил ремесленник.
— И тогда он стал одержим.
— Говори.
— Слышал голоса, всё с тем монахом разговаривал, а иногда и дьявола видел. Называл его тенью. Сколько раз беса изгоняли, в разные монастыри возили, но напрасно. Пока старик-отец и мать были живы — держали взаперти, смотрели за ним, а как померли от чумы, с тех пор никто Никколу и не встречал.
— Можешь идти, Бонито… Плясало пламя факелов, дрожали длинные тени на каменных стенах. В сыром каземате, по-детски всхлипывая, рыдал закованный в кандалы человек.
— Никки любит Стефано … — тонким голосом тянул он сквозь плач.
— Поднимайся! — сказал солдат и грубо потянул за цепь. Рыдания внезапно стихли. Человек поднял голову и обвел присутствующих белками закатившихся глаз. Лоб его покрылся испариной. Губы искривились, обнажая гнилые пеньки, оставшиеся от зубов. Глухо, раздельно и медленно стали выпадать из щели рта слова:— Придёт время. Уже грядёт. Когда каждая тварь заплатит по счёту.
— Одержимый! Одержимый! — зашептались, крестясь, солдаты.
— Слизь, грязь и мерзость — в каждом из вас… — словно с церковного амвона, продолжал человек с белыми глазами, возвысив голос.
— Сосуды для нечистого… Все и каждый — лишь куклы для игрищ дьявола!У Гвидо ди Аймоне, инквизитора салернитанского, вспотели спина под сутаной и ладони рук.
— А ты, мой брат, — человек взглянул на инквизитора глазами без зрачков, — тому ли Богу служишь?!Кто-то со свистом втянул воздух.
Страница
7 из 9
7 из 9