25 мин, 24 сек 9655
Нечто больничное, смесь хлорки, нечистот и приторных валериановых ноток.
Я узнал его. Это лицо, иссеченное грубыми рубцами шрамов, свороченный набок нос, безгубый рот. Я сам придумал его таким.
Агромант, председатель Некрохоза… Он удобно полулежал под столом, подперев тронутую тленом щеку ободранными костяшками скрюченных пальцев:
— Добро пожаловать в мой мир, Феликс.
— И где этот сукин сын достает такую забористую дурь? — сказал я вслух, имея в виду своего агента.
Я зажмурился, стараясь прогнать галлюцинацию. Помотал головой. Глубоко подышал.
Но безразличный оловянный взгляд никуда не делся. Агромант по-прежнему был тут. Лежал, рассматривал меня:
— Хреново тебе, да?
— Еще бы, твою мать.
— А мне знаешь, каково? Пятый раз подряд… Каждый раз твой гребаный лирический герой приканчивает меня каким-нибудь изощренным способом. Ты рубишь бабки, просаживаешь все в барах, или тратишь на женщин, которые все равно уйдут от тебя, или покупаешь себе лядскую беговую дорожку, которой так ни разу и не воспользовался, и снова здорово… Я опять в деле… И этот бодрый поскакун в макинтоше, твое альтер-эго, в очередной раз всаживает в меня заряд из сигнальной ракетницы, колет вилами, поджигает, облив бензином… Я по-твоему похож на долбаную самбуку? Твой роман — он вообще про что, про виртуозов флейринга?
— Он про зомби, — сказал я. — Прекрати разговаривать со мной, ты, гребаная галлюцинация!
— Еще не вечер, малыш, — прохрипел он. — Еще не вечер…
Истошные вопли моего агента «Фе-е-еликс, где ты-ы-ы?!» отвлекли меня, я отвернулся, а когда снова поглядел во тьму у стены — там никого не было. Агромант удалился по-английски. Я на карачках выполз из-под стола.
Агент мой, в ватнике, ушанке и солнечных очках, озадаченно скреб в затылке, пялясь на меня сверху вниз:
— В чем твоя проблема, приятель? Харош уже в луноходы играть, мы выдвигаемся!
Позади него стоял давешний старик. Только теперь на нем было нечто вроде мантии из прожженной в нескольких местах шелестящей болоньи, с огромным капюшоном, укрывавшим верхнюю часть лица. В руках он сжимал отполированный до блеска черенок наточенной косы.
Лишившись дара речи, я захлопал губами, как выброшенный на берег карп, тыкая пальцем в этого, с косой…
Лакост недоуменно хмыкнул, обернулся к своему спутнику:
— Савелич, нахера тебе коса эта?
— Увидишь, сынок, — проскрипел старик. — А что это с другом твоим? Нехило вшторило, а?
Лакост только тяжело, с присвистом, вздохнул. Подхватив меня под мышки, пыхтя, потащил вверх.
Мышка, затаившись в дебрях каннабиса, тоненько хихикала надо мной.
kasiu jas kaniushynu
Мы миновали ржавый знак с перечеркнутой надписью «Жнецово», пошли через распаханное поле, по колено в тумане. Топали и топали неведомо куда. Двое парней в ватниках (один в тирольской шляпе с перышком, другой в солнечных очках и ушанке с распущенными ушами) и дед в плаще из болоньи, с косой наперевес.
Мимо нас проплыл укутанный белесой дымкой остов ржавого трактора. Потом миновали овраг, на дне которого покоились гигантские заплесневелые кабельные катушки, перепутанные мотки колючей проволоки, лысые покрышки, консервные банки и битые бутылки. Оставив за спиной брошенное, заросшее борщевиком железнодорожное полотно, мы оказались на необъятном картофельном поле, прошли мимо водруженного на шест чучела в сгнившей вермахтовской шинели, с выбеленным ветрами черепом вместо тыквы. Ветер гулял по картофельным рядам, вдалеке протяжно покрикивала иволга. Весь этот сеттинг напоминал мне какой-то фильм — то ли Тарковского, то ли Кончаловского… Поди разберись в этом их мэйнстриме.
— Слышь, Лакост? — позвал я. — Ты не помнишь, как называется такой фильм… Там как бы одни чуваки идут в такое место… На такую типа запретную территорию… И у них как бы у каждого своя причина… А там, короче, происходит такое, в это месте, что типа магическая сила и…
— Властелин колец, — перебил мой образованный агент.
Я хлопнул себя по лбу:
— Точно! Гребаные эльфы.
— Гребаные неразговорчивые эльфы, — сказал мой агент. — Неразговорчивые и несговорчивые маленькие ублюдки в колпачках.
— Почему? — не понял я.
— Потому, — сказал он. — Что они говорят на своем гребаном эльфийском.
— На квенье, — вставил старик с косой.
— Точно, — сказал я. — Кстати… Извините за странный, возможно, вопрос… а мы раньше нигде не встречались?
— Вот ты обдолбень, — рассмеялся мой агент. — Это ж Савелич! Савелича вся тусовка знает. Ты думал весь этот парад планет, визгуна и хохотушек в нашей «Злой Красной Мурене», ты думал он откуда, с распродажи в «Ашане»?
— А ты попробуй проживи на пенсию эту лядскую, — процедил старик, как бы объясняясь.
— Понятно, — сказал я. — Но мы же ехали в Новые Курочки?
Я узнал его. Это лицо, иссеченное грубыми рубцами шрамов, свороченный набок нос, безгубый рот. Я сам придумал его таким.
Агромант, председатель Некрохоза… Он удобно полулежал под столом, подперев тронутую тленом щеку ободранными костяшками скрюченных пальцев:
— Добро пожаловать в мой мир, Феликс.
— И где этот сукин сын достает такую забористую дурь? — сказал я вслух, имея в виду своего агента.
Я зажмурился, стараясь прогнать галлюцинацию. Помотал головой. Глубоко подышал.
Но безразличный оловянный взгляд никуда не делся. Агромант по-прежнему был тут. Лежал, рассматривал меня:
— Хреново тебе, да?
— Еще бы, твою мать.
— А мне знаешь, каково? Пятый раз подряд… Каждый раз твой гребаный лирический герой приканчивает меня каким-нибудь изощренным способом. Ты рубишь бабки, просаживаешь все в барах, или тратишь на женщин, которые все равно уйдут от тебя, или покупаешь себе лядскую беговую дорожку, которой так ни разу и не воспользовался, и снова здорово… Я опять в деле… И этот бодрый поскакун в макинтоше, твое альтер-эго, в очередной раз всаживает в меня заряд из сигнальной ракетницы, колет вилами, поджигает, облив бензином… Я по-твоему похож на долбаную самбуку? Твой роман — он вообще про что, про виртуозов флейринга?
— Он про зомби, — сказал я. — Прекрати разговаривать со мной, ты, гребаная галлюцинация!
— Еще не вечер, малыш, — прохрипел он. — Еще не вечер…
Истошные вопли моего агента «Фе-е-еликс, где ты-ы-ы?!» отвлекли меня, я отвернулся, а когда снова поглядел во тьму у стены — там никого не было. Агромант удалился по-английски. Я на карачках выполз из-под стола.
Агент мой, в ватнике, ушанке и солнечных очках, озадаченно скреб в затылке, пялясь на меня сверху вниз:
— В чем твоя проблема, приятель? Харош уже в луноходы играть, мы выдвигаемся!
Позади него стоял давешний старик. Только теперь на нем было нечто вроде мантии из прожженной в нескольких местах шелестящей болоньи, с огромным капюшоном, укрывавшим верхнюю часть лица. В руках он сжимал отполированный до блеска черенок наточенной косы.
Лишившись дара речи, я захлопал губами, как выброшенный на берег карп, тыкая пальцем в этого, с косой…
Лакост недоуменно хмыкнул, обернулся к своему спутнику:
— Савелич, нахера тебе коса эта?
— Увидишь, сынок, — проскрипел старик. — А что это с другом твоим? Нехило вшторило, а?
Лакост только тяжело, с присвистом, вздохнул. Подхватив меня под мышки, пыхтя, потащил вверх.
Мышка, затаившись в дебрях каннабиса, тоненько хихикала надо мной.
kasiu jas kaniushynu
Мы миновали ржавый знак с перечеркнутой надписью «Жнецово», пошли через распаханное поле, по колено в тумане. Топали и топали неведомо куда. Двое парней в ватниках (один в тирольской шляпе с перышком, другой в солнечных очках и ушанке с распущенными ушами) и дед в плаще из болоньи, с косой наперевес.
Мимо нас проплыл укутанный белесой дымкой остов ржавого трактора. Потом миновали овраг, на дне которого покоились гигантские заплесневелые кабельные катушки, перепутанные мотки колючей проволоки, лысые покрышки, консервные банки и битые бутылки. Оставив за спиной брошенное, заросшее борщевиком железнодорожное полотно, мы оказались на необъятном картофельном поле, прошли мимо водруженного на шест чучела в сгнившей вермахтовской шинели, с выбеленным ветрами черепом вместо тыквы. Ветер гулял по картофельным рядам, вдалеке протяжно покрикивала иволга. Весь этот сеттинг напоминал мне какой-то фильм — то ли Тарковского, то ли Кончаловского… Поди разберись в этом их мэйнстриме.
— Слышь, Лакост? — позвал я. — Ты не помнишь, как называется такой фильм… Там как бы одни чуваки идут в такое место… На такую типа запретную территорию… И у них как бы у каждого своя причина… А там, короче, происходит такое, в это месте, что типа магическая сила и…
— Властелин колец, — перебил мой образованный агент.
Я хлопнул себя по лбу:
— Точно! Гребаные эльфы.
— Гребаные неразговорчивые эльфы, — сказал мой агент. — Неразговорчивые и несговорчивые маленькие ублюдки в колпачках.
— Почему? — не понял я.
— Потому, — сказал он. — Что они говорят на своем гребаном эльфийском.
— На квенье, — вставил старик с косой.
— Точно, — сказал я. — Кстати… Извините за странный, возможно, вопрос… а мы раньше нигде не встречались?
— Вот ты обдолбень, — рассмеялся мой агент. — Это ж Савелич! Савелича вся тусовка знает. Ты думал весь этот парад планет, визгуна и хохотушек в нашей «Злой Красной Мурене», ты думал он откуда, с распродажи в «Ашане»?
— А ты попробуй проживи на пенсию эту лядскую, — процедил старик, как бы объясняясь.
— Понятно, — сказал я. — Но мы же ехали в Новые Курочки?
Страница
4 из 8
4 из 8