Добавить в моё избранное
25 мин, 24 сек 9657
Свою ответственность за тот охренительный замес, в котором мы оказались.
Сначала все шло нормально. В этом даже была высокая поэзия — старый абориген, Учитель, с его нестандартными подходами, короткими афористическими пояснениями, недоступными профанам ритуалами. Я чувствовал себя как представитель поколения цветов и марок, юный битник родом из сиэттлских дождей, через шумные вашингтонские пикеты, вудстокские газоны и безудержные калифорнийские оргии преодолевший долгий путь к пустыне Сонора, чтобы вкусить частицу истинного Знания.
Савельич косил Трын-траву, и рассказывал о том, что место, в которое мы попали, наполнено таинственными энергиями, заряжено созидательной силой самой природы, и что его действия дают начало сложному процессу, цепочке реакций незримых сил, которая в конечном итоге даст нам ответы на все вопросы. Раскройте ваше сознание, увещевал он, откройтесь… И эти силы придут к вам, наполнят вас. И не понадобится вам, ребятки, для того чтобы сохранить равновесие в душе, поджаривать себе мозги и со страшной силой бухать. Все само придет к вам, подробности сейчас расскажу…
И точно — Оно и впрямь пришло само. И очень скоро. Правда, никаких подробностей старик рассказать не успел. Он сделал так — внезапно прекратил вжикать косой, остановился, стянул с головы капюшон. Некоторое время стоял, с шумом втягивая ноздрями пропитанный туманом и росой воздух. Потом вдруг с ужасом поглядел на меня, топорща седые брови. Ткнув в меня морщинистым пальцем, прохрипел:
— Это все ты! Твоя аура! — он бросил свою косу, воровато огляделся. — Не надо было вас сюда тащить! Ткань реальности… Слыхали? Хренак! Треснула!
— О чем ты толкуешь? — благодушно спросил мой агент, прикладываясь к фляжке.
— Порвалась! — страшно вращая глазами, прошипел старик. — Ткань реальности! Все твой приятель с его аурой замороченной! На думку его пробило, понял?!
Я хотел было поинтересоваться, чтобы это значило.
Но старик, поддев до колен длинные полы своей болоньевой хламиды, вдруг припустил скоренькой рысью вдоль березняка. Переглянувшись с Лакостом, мы последовали за ним, но очень скоро заблудились в тумане. Мы стояли посреди картофельного поля и озирались, как пара школьников, отставшая от экскурсии.
А к нам, разрывая волны тумана морщинистыми кирпичными торсами, скаля челюсти в ошметках сползшей плоти, по-марафонски отмахивая когтистыми лапами, уже спешили колдыри…
Последний раз столько бегать мне доводилось лет в одиннадцать, в моей первой школе. Помню, тренер орал «Ну бодрей-бодрей! Щаз откроется дыхалочка!», мы наворачивали круг за кругом по спортзалу, пыхтя друг другу в затылки, и мимо проплывали сложенные стопкой маты, забранные решеткой высокие окна на заплеванный и осенними листьями засыпанный двор, клочок пасмурного неба, мимо проплывала дверь в раздевалку, измочаленный канат, гимнастические козлы с матерной надписью на кожаном боку, тренерский закуток… В закутке этом, между пыльными вымпелами, висел болгарский календарь с румяной девицей в расшитом фартуке на фоне сочно-зеленых карпатских склонов и пронизанных солнцем виноградников. Я бежал, потный и уставший, спотыкаясь, хватая ртом пыльный воздух, с языком на плече, мимо закутка круг за кругом, и всякий раз видя этот календарь, думал: живут же люди…
И вот теперь, чудом оторвавшись от преследования колдырей, мы стоим, пыхтим, упираясь в коленки ладонями, пытаемся отдышаться. И я снова думаю: живут же где-то люди, а?
— Где мы по-твоему? — пыхтит мой агент.
— В лесу, млять!
— Это я и сам вижу, конина ты пряная! Я имею в виду — как нам добраться до этой гребаной оранжерии?!
— Я без понятия! Это по твоей милости мы здесь очутились. Ты и этот старый пердиант!
— Надо найти «Злую Красную Мурену»! И валить отсюда к чертовой матери! Как тебе план?
— Отличный план, Полковник! Где ты ее припарковал?!
— Я не помню…
— Ах ты…
— Стой-стой, мне главное из леса этого гребучего выбраться! Дальше я вспомню, у меня превосходная зрительная память!
— Ты идиот! Все, ты меня окончательно достал, Лакост, все это мне…
— Тихо-тихо! Слышишь? Ветки, кажется, хрустят?
— Гребаный параноик, завязывай! Мы оторвались от них. В легкую сделали этих ублюдков. Гребаные спринтеры, а?
— Гы-ы-ы! Феликс, а кто они такие вообще? Савелич говорил…
— Савелич твой, абориген хренов! Забудь его, он не рубит… Это же мои колдыри!
— Кто?
— Ты хочешь сказать, что не читал мои романы?!
— Э-э-э… Видишь ли, Феликс…
— Ты уволен.
— Феликс! Ты не можешь этого со мной сделать! Это несправедливо! Я ведь твой агент, я все время верчусь-кручусь, мне просто некогда читать книжки! Я, просто…
— Иди нахрен, Лакост!
— Погоди… ты слышишь это?
— Я с тобой не разговариваю.
Сначала все шло нормально. В этом даже была высокая поэзия — старый абориген, Учитель, с его нестандартными подходами, короткими афористическими пояснениями, недоступными профанам ритуалами. Я чувствовал себя как представитель поколения цветов и марок, юный битник родом из сиэттлских дождей, через шумные вашингтонские пикеты, вудстокские газоны и безудержные калифорнийские оргии преодолевший долгий путь к пустыне Сонора, чтобы вкусить частицу истинного Знания.
Савельич косил Трын-траву, и рассказывал о том, что место, в которое мы попали, наполнено таинственными энергиями, заряжено созидательной силой самой природы, и что его действия дают начало сложному процессу, цепочке реакций незримых сил, которая в конечном итоге даст нам ответы на все вопросы. Раскройте ваше сознание, увещевал он, откройтесь… И эти силы придут к вам, наполнят вас. И не понадобится вам, ребятки, для того чтобы сохранить равновесие в душе, поджаривать себе мозги и со страшной силой бухать. Все само придет к вам, подробности сейчас расскажу…
И точно — Оно и впрямь пришло само. И очень скоро. Правда, никаких подробностей старик рассказать не успел. Он сделал так — внезапно прекратил вжикать косой, остановился, стянул с головы капюшон. Некоторое время стоял, с шумом втягивая ноздрями пропитанный туманом и росой воздух. Потом вдруг с ужасом поглядел на меня, топорща седые брови. Ткнув в меня морщинистым пальцем, прохрипел:
— Это все ты! Твоя аура! — он бросил свою косу, воровато огляделся. — Не надо было вас сюда тащить! Ткань реальности… Слыхали? Хренак! Треснула!
— О чем ты толкуешь? — благодушно спросил мой агент, прикладываясь к фляжке.
— Порвалась! — страшно вращая глазами, прошипел старик. — Ткань реальности! Все твой приятель с его аурой замороченной! На думку его пробило, понял?!
Я хотел было поинтересоваться, чтобы это значило.
Но старик, поддев до колен длинные полы своей болоньевой хламиды, вдруг припустил скоренькой рысью вдоль березняка. Переглянувшись с Лакостом, мы последовали за ним, но очень скоро заблудились в тумане. Мы стояли посреди картофельного поля и озирались, как пара школьников, отставшая от экскурсии.
А к нам, разрывая волны тумана морщинистыми кирпичными торсами, скаля челюсти в ошметках сползшей плоти, по-марафонски отмахивая когтистыми лапами, уже спешили колдыри…
Последний раз столько бегать мне доводилось лет в одиннадцать, в моей первой школе. Помню, тренер орал «Ну бодрей-бодрей! Щаз откроется дыхалочка!», мы наворачивали круг за кругом по спортзалу, пыхтя друг другу в затылки, и мимо проплывали сложенные стопкой маты, забранные решеткой высокие окна на заплеванный и осенними листьями засыпанный двор, клочок пасмурного неба, мимо проплывала дверь в раздевалку, измочаленный канат, гимнастические козлы с матерной надписью на кожаном боку, тренерский закуток… В закутке этом, между пыльными вымпелами, висел болгарский календарь с румяной девицей в расшитом фартуке на фоне сочно-зеленых карпатских склонов и пронизанных солнцем виноградников. Я бежал, потный и уставший, спотыкаясь, хватая ртом пыльный воздух, с языком на плече, мимо закутка круг за кругом, и всякий раз видя этот календарь, думал: живут же люди…
И вот теперь, чудом оторвавшись от преследования колдырей, мы стоим, пыхтим, упираясь в коленки ладонями, пытаемся отдышаться. И я снова думаю: живут же где-то люди, а?
— Где мы по-твоему? — пыхтит мой агент.
— В лесу, млять!
— Это я и сам вижу, конина ты пряная! Я имею в виду — как нам добраться до этой гребаной оранжерии?!
— Я без понятия! Это по твоей милости мы здесь очутились. Ты и этот старый пердиант!
— Надо найти «Злую Красную Мурену»! И валить отсюда к чертовой матери! Как тебе план?
— Отличный план, Полковник! Где ты ее припарковал?!
— Я не помню…
— Ах ты…
— Стой-стой, мне главное из леса этого гребучего выбраться! Дальше я вспомню, у меня превосходная зрительная память!
— Ты идиот! Все, ты меня окончательно достал, Лакост, все это мне…
— Тихо-тихо! Слышишь? Ветки, кажется, хрустят?
— Гребаный параноик, завязывай! Мы оторвались от них. В легкую сделали этих ублюдков. Гребаные спринтеры, а?
— Гы-ы-ы! Феликс, а кто они такие вообще? Савелич говорил…
— Савелич твой, абориген хренов! Забудь его, он не рубит… Это же мои колдыри!
— Кто?
— Ты хочешь сказать, что не читал мои романы?!
— Э-э-э… Видишь ли, Феликс…
— Ты уволен.
— Феликс! Ты не можешь этого со мной сделать! Это несправедливо! Я ведь твой агент, я все время верчусь-кручусь, мне просто некогда читать книжки! Я, просто…
— Иди нахрен, Лакост!
— Погоди… ты слышишь это?
— Я с тобой не разговариваю.
Страница
6 из 8
6 из 8
