Амаири

Как ты знаешь — без тебя. А моя мать… не могла больше выносить рядом Веллетина. Кажется, это было выше ее сил. Она умерла — чуть раньше него. Возможно, кончина Аннеле ускорила и его смерть.

— А моя мать? — спросил Амаири. — Что с ней?

— Увы, она тоже мертва. Я едва успел расспросить о тебе, — она скончалась в больнице от рака… Я очень сожалею.

Амаири промолчал. Ему хотелось, чтобы вся история поскорее закончилась.

Машина остановилась у нотариальной конторы. Нотариус — чернявый, полноватый и улыбчивый, рассеял неприятные мысли Амаири. Он зачитал текст завещания и сказал:

— Осталась одна небольшая формальность: установить, что вы родной сын завещателя.

— Я полностью в этом уверен, ошибка исключена, — произнес Гиркайн.

— Нужно сделать анализ крови на ДНК…

То ли лампочка звенела от проходящего по ней тока, проехала ли за окном машина, — звук уводил в безмыслие, дальше, дальше, — где сами звезды распространяют это тонкое напряжение, ощутимое разве что в такой вот прострации.

— Но если вы сдавали кровь для банка данных, — продолжил умильный дяденька, — то все гораздо проще, — я сделаю им запрос… И — вуаля: самое большее через полчаса мы получим по факсу вполне удовлетворительный документ…

— Конечно, — откликнулся из своего нигде Амаири, — еще в институте — нас почти обязали сдать кровь на ДНК…

За скучными современными домами вдруг обнаружились очень милые особнячки — возможно, даже не последней четверти девятнадцатого века, а ранее… Как и во всей Ронве здесь хватало зелени, но Гиркайн ехал дальше — после пары поворотов они как бы очутились в дачном поселке: несколько домов образовали совсем короткую улицу, за ней угадывался пустырь, дорога же сворачивала направо и шла вдоль берега реки, — там где-то выстроились гаражи и какие-то глухие заборы.

Одиннадцатый номер оказался самым последним слева — его едва видно было за деревьями, кокетливо глядели сквозь них окна — одно, другое. Деревянный, двухэтажный, с балконом и террасой, дом напоминал о другой жизни, где ободья повозок и телег гремят о мостовые, кисловато пахнет углем, — жизни суетливой, но совсем иначе, чем сейчас: ближний круг в системе Птолемея, — как то тележное колесо — вертится, но не так скоро, чтобы нельзя было повернуть в другую сторону или приостановиться.

Старый сад, кусты жасмина, сирени, две стройных сосны, — Амаири не успел оглядеть пространство хаотично заросшего участка, они уже были в доме, ему подсунули тапочки… Тапочки — они скользят, как лодочки, обгоняют друг друга, в них нужно двигаться с грацией старца, — листики на воде, такие печальные или умиротворенные, — само мгновение: уплывают, отдаляются, хрупкие, щемяще для одного тебя — вот сейчас, а там — они будут кому-то еще, кому-то еще, кому-то еще…

— Здравствуйте.

Взлохмаченный, хмурый подросток смотрел на Амаири, из-за его плеча улыбалась накрашенными губами женщина — до боли похожая на ту, в светлой юбке…

— Добрый день. Это наш сын — Гино.

Амаири обернулся к Гиркайну.

— Моя жена, Ноэле.

Ноэле выглядела старше супруга, но была, как он, подтянута и элегантна. Ее зелено-карие глаза смотрели спокойно — из совсем другой реальности.

— Дочь где-то гуляет как всегда, — все так же улыбаясь, сказала она.

Хозяева и мальчик Гино никак не вписывались в обстановку дома, — агент по продаже мог бы быть уместнее, Амаири подумалось: как будто неумелый режиссер решил снять сериал о благополучной городской семье, а действие происходит среди эклектичной мебельной рухляди и вязаных салфеток, полок с потрепанными книгами и фарфоровыми безделушками. Современный дизайн совсем не коснулся этого дома. Гиркайн, будто извиняясь, говорил о приверженности отца к старым вещам:

— С каждой из них, кажется, связана какая-то история…

— А вот здесь, — продолжил он, когда они очутились на втором этаже, — лежат фотографии и документы…

Амаири небрежно пролистнул несколько страниц альбома с фотографиями, взялся за одну из тетрадей, — уже представляя себе, как все это будет пылиться у него дома на шкафу. Но брат, внимательно следивший за его лицом, сказал:

— Обязательно прочти их. Возможно, записи отца изменят твою жизнь.

Амаири удивился: он не мог ожидать столь патетического, если не поэтического, замечания от корректного Гиркайна.

— Не удивляйся — здесь скрыта тайна и, надеюсь, тебе повезет больше, чем мне — ты сумеешь раскрыть ее.

«Да он псих», — подумал Амаири, но возражать не стал.

— Пойдем пока, пообедаем, — улыбнулся Гиркайн, — Ноэле неплохо готовит!

Внизу, в большой комнате был накрыт стол. За ним сидели Гино и юная девушка. За обедом все больше говорил Гиркайн, Ноэле к месту, и когда он замолкал, подвала вежливые реплики, она же иногда обращалась к Гино и девушке — Вирмиоми.