В хаусе

Вон он — рябой и потный здоровяк в дурацком сером комбинезоне. Выше её раза в два, ручищи — волосатые, все татуировками расписаны, ножищи — мощные, устойчивые. Вот только в глазах какая-то подозрительная настороженность, как у дворовой собаки, опасающейся взять протянутое лакомство. Зато несёт от него так, что даже перебивает столь любимый ею запах гари. Запах погибающих пустошей — настоящего глобального пепелища. Лучше и представить было сложно. Точно — перерожденец. Тут главное, втереться в доверие — сразу бонус — восемь очков действия. А ОД — залог успеха пошагового боя.

Марина улыбнулась той самой ми-ми-мишной улыбкой:

— Вы и Сенечку подлечите? Он будет функционировать?

— Будет, конечно, — слегка удивившись лексикону собеседницы, ответил Журкин. Сейчас он готов был пообещать ей что угодно, хоть говорящего Микки-Мауса, хоть двухметрового Чебурашку, — Я почти, как Айболит, только немного по-другому.

— Айболит? — переспросила Марина, — странное имя.

— Я пришью ему новые ножки, и он опять побежит по дорожке, — процитировал Журкин, обрадовавшись, что помнит такие вещи.

— Не нужно новые. Я хочу старые! — Марина надула губы так, словно ей было не тринадцать, а пять.

Капризы всегда работали безотказно. Уж это-то она знала точно.

— Хорошо, пусть будут старые, если тебе они так нравятся, — согласился Журкин.

Девочка выглядела довольно миленько, как с картинки: белое платьице в чёрный горох, огромные карие глаза, носик-кнопочкой и гладкие, затянутые в тугую косу, каштановые волосы. И была бы совсем красатулей, если бы не чрезмерная разговорчивость и избалованность, что не удивительно при таком богатеньком папаше. Маленький девчачий рюкзачок, куда пигалицы-подростки любят складывать всякие безделушки, висел за спиной, а из него тянулся проводок наушников. Всё это время одна капелька сидела в левом ухе, а из второй, свободно болтающейся, довольно громко лилось нежное, мелодичное ретро.

Обычно дети не очень-то охотно общались с ним, а к этой даже подход не нужно искать. Во всяком случае, девочка его не раздражала, даже не смотря на неуёмную болтовню. Быть может потому, что смотрела на него как-то по-особенному, внимательно и с интересом, точно стараясь прочесть его мысли. Так, как смотрит на гостя радушная хозяйка. Худенькая, подвижная, на длинных ногах она напомнила Журкину жизнерадостного муравьишку. И если бы не жара, он, наверное, потерпел ещё. Но вот уже третью неделю раскалённый, душный, мутный от дымки пожаров воздух в безветрии августовского жарева осаждал город, пролезал в щели неплотно запертых окон, сквозь фильтры кондиционеров, царапал лёгкие и глаза. За городом же, плотная сизая дымка была видна вполне отчётливо. В лесу совсем густо — можно и в трёх соснах заблудиться, а здесь, в парке, ещё куда ни шло, и всё же он надеялся покончить со всем этим как можно скорее. Поэтому разыгрывать из себя простофилю совершенно не хотелось, и так уже угрохал кучу времени на всевозможные глупые фантазии.

— Когда, говоришь, папа придёт? — он в очередной раз окинул взглядом постапокалиптического вида заброшенный парк с аттракционами: бесхвостыми и безглазыми уродцами, бывшими когда-то лошадками, слониками, медвежатами. Покалеченные зверюшки обитали здесь вперемешку с разнокалиберными железками. Была даже пара полусгнивших деревянных лебедей, служивших прежде лодочками, а сейчас из последних сил, удерживающихся на плаву в затхлом прудике.

— Скоро, — неожиданно тихо сказала девочка, и в её глазах промелькнула едва уловимая печаль. — Вам со мной скучно?

То, что этот тип — твёрдый орешек, Марина поняла сразу, как только он появился. Ему даже улыбка давалась с трудом, точно маску надевал. Никакой искренности. Он, конечно, старался, но с таким же успехом она могла пытаться прокачать скилл красноречия с зомби: ме… бе… му… Разве это диалог? Нет уж, рано пока. Ещё слишком напряжен и внимателен. Она решила сменить тактику:

— А давайте я вам ещё что-нибудь покажу?

Она взяла его за руку и потянула, указывая на покосившуюся карусель «Солнышко» с лопастями, как у ветряной мельницы, на конце которых, всё ещё болтались ободранные, ржавые, похожие на ореховые скорлупки люльки.

— Это Маняша. У неё некроз и подагра. А вот там Дюдюк. Это папа его так назвал. Дюдюк страдает кахексией.

— Что такое ка-хек-си-я? — с трудом выговорил Журкин незнакомое слово, внимательно разглядывая странный, круглый, когда-то жёлтый агрегат на одной ноге. Кабины врезаны прямо в сплошную трубу, огибающую центральный шар, точно орбита. Вероятно, труба должна была вращаться вокруг шара. Такую конструкцию он прежде не встречал.

— Это типа истощения от голода, только ещё хуже, — поучительно пояснила Марина.

Пришлые всегда велись на это слово.

— Откуда такие познания? — Журкин подошёл к Дюдюку, осторожно поднялся на его ржавую площадку и заглянул внутрь.