Двоедушник

Оперативники сидели в парке. Сразу после приема диковинного, но чудодейственного средства зубную боль у Макарова как рукой сняло. Мучимый ею по меньшей мере два дня, он все это время говорил мало, и теперь, наверное, желал наверстать упущенное. Тараторил, практически без передышки, не отпуская Володю Миккоева и придумывая темы на ходу:

— У Коли астма не всегда была. Он в параллельном классе учился, так я его знал с самого детства. В футбол играли. Он в нападении шустрый был, но легкий, как воинственный ежик из анекдота. А в третьем классе у него родители погибли — угарным газом задохнулись. Дом у них старый, финский еще, по-моему. Их уже посносили все. Кроме централизованного отопления, в них было еще и печное. Его не демонтировали в свое время, просто запретили пользоваться и даже печи с дымоходами не заложили. Году в девяносто четвертом, кажется, зима была мягкая, а весна офигеть какая холодная, и народ эти печи стал топить. Боялись страшно, но топили. Они тоже. Короче, угорели. Я вообще слышал, что дети в первую очередь умирают, потому что смертельной дозы им надо всего ничего. А у них по-другому случилось: родителей не откачали, Колька — живой, правда, без сознания, и врачи не могли его из комы вывести. В больнице он под наблюдением, только лучше не становится. То есть хватанул немало, на всем организме сказалось, и состояние уже не стабилизируется. Тогда не скрывал никто, что, скорее всего, помрет, что шансов мало, и если все-таки выкарабкается, останется дурачком. И тут за Колькой дед приехал. Приехал и забрал.

— Как забрал? — переспросил Володя удивленно, но не вскинув брови, а наоборот недоверчиво сдвинув. — Кто бы ему умирающего отдал?

— По этому поводу чего только не сочиняли, — пожал плечами Макаров. — Говорили, мол, украл. Говорили, что взятку главврачу сунул, а тот на самом деле только рад, потому что больнице так проще — ну, вроде как, умер ребенок не по их вине, — Макаров помедлил, почесал нос, как принято делать у заправских болтунов, и с ухмылкой сказал: — Мать моя считала, что дед у Кольки не простой дед.

— А кто?

— Вепс, — многозначительно произнес Макаров. Ухмылка с его губ стерлась, но почесывать нос он не переставал: — Ты только не смейся.

— Ну, ты начни, а там посмотрим, — настороженно сказал Володя Миккоев.

— Маманька у меня во всякую чертовщину верила. Девяностые они такие были, многие с «барабашками» вместо мозгов жили. Так вот, для нее, если карел или саам, то обязательно на заднем дворе шаманствует, и пофиг ей, что кочевой саам лет пятьдесят как живет в «сталинке» на проспекте. А вепсов мама моя считала самыми главными колдунами над всеми колдунами. Поэтому ее гипотеза сводилась к тому, что дед Кольки — колдун, которому внука у доктора забрать раз плюнуть.

Володя прикрыл глаза рукой, стараясь подавить в себе стойкое желание съехидничать по поводу суеверий старшего поколения. Когда волна яда, подкатившая к самому языку, схлынула, он попросил продолжения.

— А что дальше? Вернулся он через год, — заканчивал историю Макаров. — В нашу же школу ходил, только годом младше. Тетка его воспитывала.

— А дед?

— Откуда ж я знаю?

— А ты не думал, что мать твоя не так уж и неправа? — вполне серьезно спросил Володя. — Умирающего пацана с того света вытащил. И, видать, научил чему-то внука.

— Чему научил?

— Знахарству всякому, к примеру. Зуб-то у тебя, Серёга, как я понял, перестал болеть.

— Да ладно болтать-то, — отмахнулся Макаров и расхохотался.

— Так ты первым начал, — тоже рассмеялся Володя Миккоев.

Как только оперативники покинули магазин, Николай Пиминов в прямом смысле слова кинулся к принесенным ему жестким дискам, подключил их к ноутбукам и, не теряя ни секунды, запустил программу автоматического сканирования видеофайлов. Те делали нарезку из видео, копировали ключевые кадры в отдельную папку. Завтра он планировал просмотреть полученные раскадровки и по повороту камер, по времени года определить файлы, которые могут представлять интерес, а на какие не стоит обращать внимания.

Под монотонный безумолчный скрежет жестких дисков Николай погрузился в работу, увлеченно нанося на боковую стенку системника контуры будущего рисунка и рассчитывая закончить с этим этапом творчества до наступления ночи. Изредка он отвлекался на узор, намеченный по верхнему краю рисунка, когда чувствовал, что взгляд замылился и следует на время отвлечься. Помогая себе с настроем, Николай напевал нечто монотонное, бесконечно повторяющееся и понятное лишь ему.

Рисунок еще не был раскрашен, однако это не мешало в общих чертах разобрать задумку мастера, а кое-что угадать. Жуткий лес, полный оголенных деревьев с уродливо изогнутыми ветвями, словно только что пережил неистовую бурю. Меж деревьев, будто бы лишенных листвы и коры, рваными лоскутами и легкими перьями завис туман, не желавший отступать из владений, видевшихся ему своими.