Медвежий угол

Тот произнес какое-то незнакомое слово, на своем, видимо, языке. Павел не понял и переспросил, но ответа снова не разобрал. Спрашивать опять не решился, боясь выглядеть глупо.

Еще через четверть часа дорога уперлась в высокую ограду из посеревшего тесаного леса. Бричка проехала через открытые ворота и оказалась на широком дворе, над которым возвышался двухэтажный господский дом, штукатуренный и крашенный охрою, с высоким треугольным фронтоном над шестью деревянными, побеленными трещиноватыми колоннами в центре, к которым вели пять ступеней. По бокам двора располагались два, также двухэтажных, флигеля, конюшенный сарай и какие-то хозяйственные постройки, отделенные от остального двора невысокой изгородью. Двор зарос жухлой травой, местами выбитой ногами и колесами до белесой супесчаной земли. Перед самым домом двор был замощен неровными камнями.

— Приехали, барин, — сказал, повернувшись, кучер, — вона, встречают вас.

Павла приняли хорошо, как своего. Опасения молодого человека, что ему придется столкнуться с унижением из-за нового его статуса, не оправдались. Графа в имении не было, и принимали Павла управляющий, поляк Адам Седлецкий, да пожилой домашний учитель Владимир Николаевич Куколь, по виду и манерам — из семинаристов.

Павлу отвели комнату на втором этаже правого флигеля (левый был закрыт и заколочен), довольно большую и светлую. В комнате имелись кровать с постелью, шкаф для платья, тяжелый дубовый стол на толстых квадратных ножках, небольшое бюро с конторкой и письменными принадлежностями, умывальник да пара стульев. Окно было завешено вышитыми занавесками с черемисским узором.

Павлу принесли перекусить хлеба с мясом и клюквенного кваса и позвали в баню. После бани, распаренного, переодетого в чистое и благодушного, пригласили отужинать — а уже и стемнело.

За ужином, проходившим в небольшой зале на первом этаже господского дома, он перезнакомился с некоторыми обитателями усадьбы. Было их в наличии немного: кроме уже знакомых Седлецкого и Куколя, присутствовали худой и согнутый, средних лет, чиновничьего вида, Захар Шартасов, представленный Павлу как «помощник его сиятельства», да прислуга: громадный звероподобный мужик Матвей, стриженный в кружок и располагавший курчавой бородою едва не до пояса, подававший на стол, и пожилая Ильинична, совмещавшая роли кухарки и горничной.

Павел ожидал, что его тут же познакомят с графскими детьми, но Седлецкий сказал ему, что ожидают для этого графа, который должен быть назавтра к полудню.

К радости Павла, опасавшегося, что его начнут расспрашивать — что да как, да отчего он бросил учебу и пошел в услужение — вопрос этот вовсе поднят не был. За столом говорили о погоде, видах на урожай и охоту. Роковая его ошибка, не выходившая из головы молодого человека, никого, как видно, не интересовала — да и знали ли о ней те, с кем сидел он сейчас за столом?

Вскоре, впрочем, заметил Павел, что и собеседники его аккуратно обходят некоторые темы, явно не желая, например, сообщить ему что-либо о будущем его подопечном. Павел спроста переспросил прямо — на что Седлецкий столь же прямо сказал ему:

— Павел Аркадьевич, вы уж не обессудьте — вот граф приедут завтра, так сами вас с сынком своим и познакомят. А нам говорить о нем как бы и неуместно.

На общие вопросы о порядках в усадьбе отвечали они также не всегда откровенно и подробно, и Павлу показалось, что в порядках этих не без неловких моментов, которые придется ему как-то терпеть и обходить. В глубине души своей он решил, что будет то, чему быть суждено, и не ему уж теперь щепетильно соблюдать требования чести и рассуждать о достоинстве. Граф Б. уж тем благодарности был достоин, что пригласил Павла к себе на службу, невзирая на обстоятельства, кои у другого бы ничего, кроме брезгливости и отвращения вызвать не могли.

Беспокойство вызывало только явное нежелание собеседников Павла обсуждать некоторые темы, которые Павлу казались важными лично для него именно в рассуждении будущей его графу Б. службы. Что, казалось бы, ненадлежащего в том, чтобы рассказать Павлу о будущем его воспитаннике, младшем сыне графа? А в разговоре не удалось молодому человеку узнать ничего, кроме простейших сведений: что мальчика зовут Митенька и что лет ему в этом году исполнилось одиннадцать. Про сестру же его собеседники и вовсе говорить не хотели, будто что-то стыдное могло быть в таких разговорах: уходили скользко в сторону, сворачивая на что-то другое. На все был один ответ: вот граф приедет, познакомитесь, сами все узнаете. Единственное, что Павлу сказали определенно, было то, что дети графские живут в том же флигеле, Митенька на втором этаже, а сестра его Аглая, двумя годами старше — на первом.

Павлу это не понравилось и его обеспокоило, но делать было нечего: в чужой монастырь ведь и вправду со своим уставом не стоило, тем более в его-то положении.