Медвежий угол

Тем временем за беседой доели они закуски, под неизбежный запотевший графинчик чистой, как слеза водки (Павел, расслабившись, решил, что немного ему не повредит), затем на столе появились янтарная уха из шести разных рыб, дышавшая неземными ароматами, потом молочный, только с вертела, поросенок и нарезанная толстыми пластами говяжья дымящаяся вырезка. Павел отдал должное всему понемногу, запивая острым квасом на хрене и той же водочкой, и не забывал при этом разговаривать, ибо сызмальства понял, что замкнутых и необщительных люди не любят.

Разговоры, впрочем, шли на разные нейтральные темы, обтекая плавно и непременно любые вопросы о графе и его детях. Да и других, не присутствовавших в гостиной, домочадцев усадьбы Седлецкий с Куколем не спешили обсуждать, а Павла один из них — мсье Люка, благодаря которому он, собственно, тут и оказался — весьма интересовал.

Однако на другие темы говорили они охотно, и Павел походя выяснил, что за странное место проезжали они по дороге от полустанка в усадьбу:

— Что за идолы стоят на взгорке, над речкою, недалеко от деревни, которую мы проезжали? — Спросил он.

— Да это старинное черемисское капище, — ответил Куколь. — Живут-то здесь больше черемисы, да и деревня их. Православных у них мало.

— А где ж православным-то молиться? Я в деревне церкви не заметил.

— А тут село есть, верстах в тридцати, как от этой деревни ехать. Там и церковь, и батюшка имеется. Из округи православные по праздникам туда съезжаются. Ну, или к нам сюда, тут за графским домом церквушка малая. Раньше у нас тоже батюшка жил, отец Василий, да помер он этой зимой. Так что из Алферово отец Исидор приезжает с требами и на двунадесястые праздники.

— А что, черемисы на капище так и молятся невозбранно? Странно это, куда епархия смотрит?

— А что они сделают-то? Глухо тут у нас, русских мало. На черемисов нажать — они и взбунтуются, не приведи, Господи. Одно слово: медвежий угол.

Седлецкий же добавил:

— Да они и не черемисы вовсе.

— А кто? Вотяки? — Переспросил Павел, помнивший, что где-то в этой стороне находится Воткинский завод.

— Да нет. Не поймешь: язык другой у них. Их осталось всего три деревеньки, здесь и окрест. Я старосту, Усмая, спрашивал — он говорит, они тут тысячу лет живут, еще ни черемисов, ни вотяков не было.

Они посидели еще, заев ужин пирогами с рыбой и чаем с малиновым вареньем. Попутно выяснилось, что снедь у графа по большей части своя, с собственной земли, куда пускал он за долю в урожае и скотине тех же черемисов. То же, что черемисы на скудной земле произвести не могли, приходится возить из уездного городка, тратя на то по два-три дня, а то и из губернского центра, на что уж уходила почти неделя.

Графа ждали теперь как раз из такой поездки в губернский город, где должен был он встретиться с мсье Люка. С графом поехали еще трое: кучер и два возчика с телегами. Ожидалось, что привезут они много припасов: патронов для охоты, керосина для ламп, серных спичек, сушеных фруктов, соли да пряностей, ткани и кожу, кое-какой одежды, книг и прочего.

Постепенно стемнело. Матвей зажег свечи в трех настенных жирандолях; от колеблющихся огоньков по гостиной забегали длинные мрачные тени. Павлу стало неуютно, да и дорожная усталось навалилась как-то сразу, придавив плечи. Он попросился спать. Куколь взмахнул руками и как-то нелепо закудахтал:

— Да что же, Павел Аркадьевич, мы-то как с вами обошлись! Давно бы спать вас отправить, с дороги-то такой! Конечно, ступайте! Да простите нас с Адамом Сигизмундовичем: нам, ясное дело, до нового человека всегда охота — а об вас не подумали!

Павлу стало неловко, и он неуклюже заторопился. Матвей, по знаку Седлецкого, проводил его с двусвечником в руке во флигель и на второй этаж. Зайдя вместе с Павлом в его комнату, он зажег свечу, стоявшую на столе, пожелал Павлу спокойной ночи и удалился.

Павел умылся из кувшина, нащупал под кроватью ночную вазу и воспользовался ею, разделся, задул свечу и забрался в постель. Усталость, новые впечатления и выпитая водка сразу же взяли свое, и молодой человек почти мгновенно заснул.

Павел с детства заметил, что он легче просыпается не от громких звуков, а от тихих, на грани слышимости. Летом, если ночью разражалась гроза, ему мог присниться какой-нибудь сумбурный и полный нелепостей сон, но гром, даже от близкой молнии, не заставлял его проснуться. Но комар в дальнем углу комнаты, чей-то шепот за дверью, легкие крадущиеся шаги прислуги будили его мгновенно, и просыпался Павел полностью настороже.

Теперь, на новом месте, после долгой утомительной дороги, плотного ужина с заметным количеством водки, ему, казалось бы, спать и спать. Но в переломе ночи, когда за окном почти стало уже сереть, Павел вдруг открыл глаза, встревоженный и напряженный.

Сначала он не понял, что его разбудило.