Марьяна

В центре картины была изображена женщина в красном вечернем платье с отливом, в точности как у Марьяны. Я даже подумал, что это она сама. Женщина стояла спиной к зрителям, лица не было видно. Только какие-то неуловимые детали подсказывали мне, что это все-таки не Марьяна. Картина выглядела сюрреалистически зловещей. Стаи демонов, порождения темного мира, окружали женщину. Одни, еще не потерявшие человеческое обличье, истекали кровью и слизью, от некоторых оставались лишь обрубки тел или даже корчившиеся от ужаса и боли головы, а другие, безглазые, а порой и безголовые слизни с торчащими хребтами, терлись о ноги женщины и втягивали зубастыми пастями истекающую плоть своих жертв — кошмарный пир, напомнивший возню червей, копошащихся в разлагающемся трупе. Фи, до чего тошнотворно.

И Марьяне могут нравиться такие сюжеты?

— Странные у тебя картины, — заметил ей я. — Там, внизу…

Только я хотел спросить про людей, мелькающих в картинах, как узнал в одном из страждущих демонов долговязого! Его прикрытое бледными пальцами лицо терялось на заднем плане и глаза выражали немыслимый ужас и мольбу.

У меня как ком встал в горле. Как долговязый попал в картину? Значило ли это, что Марьяна и раньше была с ним знакома и специально искала встречи на свадьбе?

Тут вверху по центру картины высветился и запульсировал тот самый таинственный знак, что я видел на перстне Марьяны — зрачок, помещенный в прорезь полураскрытых губ. По картине прошла волна и она… ожила!

В комнату ворвались звуки: жуткие стенания и стоны, а также чавканье многочисленных ртов, сопровождаемое сердитым рычанием.

С плеч женщины на картине медленно сползло платье, обнажив костлявую спину с торчащими наружу позвонками и выпирающими лопатками. Но самое отвратительное — на спине этой располагались глаза. Много пар глаз и все они с ненавистью, хищно воззрились на меня.

Женщина издала крик разъяренной гиены, воздев голову кверху, а затем медленно обратила ко мне лицо.

Это лицо и лицом-то назвать было трудно. Длинный разрез подобный морщине пересекал горизонтально лоб. Края его заворачивались вовне, как кромка свежей раны. А в самом центре пялился наружу единственный, мутный, утративший блеск, словно затянутый пленкой зрачок. Вместо носа — две дырочки, прикрытые длинными складками, пересекающими щеки. Но всего ужасней был круглый рот полный мелких, острых и почерневших зубов.

— Он его увидел! — завопила эта тварь.

— Неееееет! — услышал я позади истошный крик Марьяны, и в ту же секунду кто-то двумя руками с силой толкнул меня в спину. Я подался вперед, испуганно вытянув руки перед собой и…

… оказался внутри картины!

Комната представляла собой зеркальное отражение спальни Марьяны, с окном, занавешенным бордовым тюлем, с дверью, ведущей к лестнице. Все-то было бы не плохо, если бы не глазастая ведьма со сворой пожирающих плоть демонов. Едва почувствовав мое присутствие, они оставили кровавую трапезу и, принюхиваясь, обратили ко мне свои безглазые морды.

Протянув ко мне длинные, когтистые пальцы со скрюченными ногтями, ведьма шагнула вперед.

— Оставь его! — яростно закричала Марьяна, перешагивая через мое бездыханное тело, распростертое у ее ног и порываясь проникнуть в эту комнату из своей вслед за мной, но какая-то невидимая преграда не пускала ее. Она рвала и царапала прозрачную стену, так что струйки крови потекли, словно по застывшему воздуху.

— Ты сама отдала его мне, — хихикая, проговорила старуха.

— Это ты, ты меня подтолкнула!

— Даже если и так, что с того? Ты найдешь себе другого. Твоим братишкам и сестренкам надо усиленно питаться. Скоро они подрастут и станут такими же прекрасными как ты. Ты разве не хочешь этого?

— Я приведу для них кого-нибудь другого! — в отчаянии обещала Марьяна.

— Зачем приведешь, когда этот уже здесь? Конечно, приведешь, им же надо хорошо питаться.

— Мама, прекрати! Отдай его мне назад!

— Не нужно истерик, доченька!

Слизкие, безглазые твари, оставляя свою добычу, поползли ко мне, выворачивая тела судорожными змеевидными движениями.

До конца не веря, что все происходит наяву, я бросился к окну, отдернув тюль, распахнул его, собираясь прыгнуть со второго этажа. Я не хотел возвращаться темным коридором с картинами, боялся даже помыслить о том, что могло теперь там меня подстерегать.

Оглянувшись напоследок, я увидел, что Марьяна со страшным, искаженным гневом лицом наполовину преодолела невидимую преграду: голова, рука и половина туловища уже протиснулись в проделанную ею и обрызганную ее кровью щель.

Я прыгнул, не глядя вниз, зажмурив глаза. И как ударился о землю, сразу побежал.

Огромная луна, похожая на блин, освещала мне путь, стиснутая черными клубящимися тучами. Усеянное стрелами поле простиралось вдаль без конца и края.