Корсиканец

— подался вперед Фирсов.

— Угли… Угли… — завертела она головой. — Угли…

— Он жег вас? Кожу прижигал?

— Угли! Угли! — движения головой становились все яростней и быстрее.

— Марфа Петровна, нету их. Углей нету. Все в порядке!

— УГЛИ! — завизжала она во весь голос и резко остановилась. На Максима Сергеича с невероятной злобой и ненавистью смотрело лицо Ишки.

— Я полагаю… — вдруг, пациентка бросилась вперед и вонзила перо в руку врача. — Ааааа! — закричал тот и попытался отскочить… но женщина один прыжком преодолела стол и повалила его на пол:

— На мое позарился! — прорычала она, брызжа слюной. — Мое! — И стала бить его по лицу, раздирая ногтями кожу.

— Постой… Нет… — врач попытался защищаться, но у тощей с виду пациентки сил оказалось гораздо больше, словно он и в самом деле дрался с мужчиной.

— Моя она! — Максим Сергеич уже перестал чувствовать руки от ударов и только прятал, как мог, лицо.

— М… Марфа Петровна… Марфочка… — неожиданно мягко, сквозь боль, произнес он. — Мне можно сказать… Можно поплакать. Ругать я не буду…

— Не смей! Не отдам!

По разодранной щеке Фирсова потекла, заливаясь в нос, в рот его собственная кровь.

— Марфочка… Поплачь… Все уже…

— Убью! — врача едва не вырвало от сильнейшего тычка коленом в живот.

— Поплачь девочка… Можно уже… — чуть не теряя сознание, прошептал Максим Сергеич. Удары начали ослабевать. — Можно уже… Я не обижу… Все хорошо будет…

Фирсов медленно разнял руки — никто больше его не бил. Никифор, в суматохе вошедший совсем незаметно, обхватил пациентку и волок по полу от врача. Марфа Петровна не вырывалась — только всхлипывала тихонько, сотрясаясь от той страшной дрожи, какая бывает лишь в минуты сильнейших нервных потрясений.

— Живы? Ваше благородие?

— Жив… — с трудом поднялся Максим Сергеич.

— Связать ее?

— Не надо, отпусти. Видишь, прошел уже приступ.

Все хорошо… — подошел он и начал гладить Марфу Петровну по голове. — Ишки нет больше. Тут никто тебя не обидит.

— Н-нет… — завертела головой женщина.

— Что такое?

— Тут он… нигде не спрятаться…

— Нет-нет! Это все осталось позади. Прошло… Уже и лет прошло сколько…

— Не осталось… Тут он…

— Как же… Или… Погоди, он тут, в лечебнице? Приходит к тебе?

— Да! Нигде не спрятаться!

— Кто он? Пациент? Врач? Из города приходит? Марфочка, кто?

— Н-не знаю! Тут он! Тут…

— Ладно… Не страшно, что не знаешь… Я найду я его… И все закончится. Только… Никифор, пойди за водой? Горячей и побольше принеси.

Санитар посмотрел сначала на пациентку, потом — на врача:

— Не прибьет она вас?

— Не прибьет, давай скорее.

Максим Сергеич дождался, когда детина покинет помещение:

— Марфа Петровна, пока его нет, отведу я вас в свою комнату. Вы там сидите и не показывайтесь никому! Хорошо?

«Ибо любой тут и, даже Никифор, Ишкой может быть… Но кто?»

— Хо-хорошо… — сквозь всхлипывания прошептала пациентка.

— Вроде бы, правильно идем. Но я сам там не был, только со слов знаю…

«Он или не он?!» — думал Фирсов, шагая за смотрителем по лесу. Всю дорогу от лечебницы психиатр то и дело прятал руку за пазухой, где был укрыт от посторонних глаз заряжённый пистолет. — «Движется, как будто знает куда. А говорит — нет»…

— Максим Сергеич, может, вернемся таки? Промыть бы вам раны? А то и смотреть страшно — в гроб краше кладут.

— Потерплю, Сильвестр Андреич. Ничего страшного.

«Что ж ты меня отваживаешь? Поди, не хочешь, чтобы я место то увидел… Чтобы не понял то, что и Павел Петрович покойный понять сумел!

А, может, не он? Знаю, что Варенька не врала, потому как женщина она и Ишкой быть не может. Но он-то зачем врал тогда?!»

— Точно, Максим Сергеич. Вон, обрыв тот, — указал на крутобокий холм впереди смотритель. — А, вон, и дерево, которое Павел Петрович телом сломал своим. Все, как говорили охотники.

Врач, вслед за Сильвестром Андреичем, встал под самим обрывом и осмотрелся. Деревце с треснутым стволом… Прошлогодняя листва под ногами, где-то птица трещит… Максим Сергеич, вдруг, понял, что и сам не знает, что искать.

— Смотрите, Сильвестр Андреич, на деревья. На них ответ, — вспомнил он записи из журнала.

И стали они обходить место по кругу. Фирсов держался при этом так, чтобы спину не подставлять, и краем глаза за спутником своим следил.

«Нападет? Ежели он, то убить захочет, как и Павла Петровича! Непременно нападет! Ну, только сделай подозрительное что — пристрелю! Под суд пойду, но пристрелю!»

Психиатр опустил глаза на показавшийся интересным предмет… но то была обычная ветка. Когда же поднял он взгляд, то рядом никого не оказалось.