Две встречи с Кащеем

Не дожидаясь, когда пройдет глухота, Иван перешагнул через тело графа и, хрустя осколками, направился к окну. Подставив разгоряченные щеки под теплый летний ветерок, он глубоко носом вздохнул. С лугов за оградой потянуло слегка пряным запахом полевых ромашек.

Немного придя в себя, Дурак старательно застегнул фуфайку и, перетянув ее ремнем, вернулся к лежащему без движения бледному Кащею. Из ушей у того текла кровь, успев замазать красными полосками лысину и накапав на пол. Иван перетащил графа в кресло, обтер салфетками голову и похлопал по щекам. Через некоторое время хозяин порозовел, выпрямился и приоткрыл мутные глаза.

Зачем ты так, Ваня? Я ведь не со зла, от души. Да, и не я это, самогудка твоя.

Дурак в растерянности развел руками.

Так я что? В чувство тебя немного привести хотел.

Кащей, закряхтев, встал с кресла.

Спасибо, привел. Что-то мне нехорошо. Пойду. Надо одному побыть, помучиться немного, в себя прийти.

Ванька дернулся на помощь, но граф отмахнулся.

Не надо, я сам. — В дверях он обернулся. — Что мы туда запихали? Клубничка с перцем? Интересная музыка вышла. Да! Не убирайся здесь, я потом. Позже.

Граф тихонько притворил за собой дверь. Иван немного потоптался, допил из опрокинутого кувшина остатки кваса и тоже ушел из комнаты. Через другую дверь.

В доме не сиделось, и Дурак вышел немного прогуляться. Ворота были заперты, впрочем, на дорогу и не тянуло. Ванька зашел за дом и обнаружил с любовью ухоженный, маленький садик с тенистой беседкой. Но только он там расположился, вытянув ноги и собираясь подремать, как из подвального окна донеслись стоны и всхлипы.

В подвале кто-то страдал. Кто-то бормотал, вскрикивал, скулил, иногда даже оттуда раздавались вопли. Ванька сначала озаботился, что, может, требуется его помощь, но потом вспомнил желание Кащея побыть одному и успокоился. Мучается человек, бывает. Правда, из любопытства он попытался разобрать бормотание, но подвал глушил звуки, и слов было не различить. Уснуть под такой аккомпанемент тоже никак не получалось. Вопли отпугивали подбиравшуюся дрему, и через некоторое время Ивану стало скучно. Он ушел из сада, вернулся на парадное крыльцо и там пристроился на ступеньках.

К вечеру хозяин немного отошел. Слышал он уже нормально, наверное, уши зажили. На ужин устроились довольно поздно и в другой комнате, этажом повыше. Видимо, отремонтировать обеденную залу за один вечер не удалось.

Вначале разговор не клеился, поэтому больше налегали на еду и напитки. Полюбившийся Ивану квас быстро закончился, и он принялся за хозяйский ром. Граф от Дурака не отставал, опустошал рюмки и тарелки так, что завидно было посмотреть. В конце концов, беседа все-таки завязалась, похоже, ром помог. Ванька взялся пересказывать последние черниговские анекдоты. Кащей от души над ними хохотал, а, просмеявшись, говорил, что слышал эту байку еще до Ванюхиного рождения, но просил рассказать еще.

Когда анекдоты закончились, Иван сам пристал к хозяину с расспросами.

Слышь, граф, а ты что, один живешь? Я что-то за весь день не видел здесь никого. Как с таким огромным домищем-то управляешься?

Да дом, это ерунда — слово нужное знаю. А вообще-то, да. Один я, если Смерть не считать.

Смерть? Твою? Ты же говорят бессмертный?

Кто говорит?

Ну, народ. — Иван смутился. — Говорят, что смерть у тебя на конце иглы, а игла в яйце, яйцо в утке. Ну, и так далее.

Меньше, Ванюша, слухам верь. Вечно смешают в одну кучу ложь и правду, да так, что и не отличишь, где что. Есть у меня Смерть, как и у всякого обычного человека, только повезло мне. Или не повезло, это как посмотреть. В общем, смерть мне досталась с червоточинкой, бракованная.

Чего?

А ни чего, наркоманка она! — И Кащей, видя недоумевающую физиономию Ивана, взялся рассказывать.

Я когда-то сам этим делом не брезговал. Сильно увлекался. Ну, и как-то раз, похоже, перебрал, вот Смерть моя и пришла. Говорит, что положено, а у самой глаза по сторонам рыскают. Чувствует, что наркота у меня имеется, а у нее как раз отходняк, невтерпеж ей. Я, как только понял в чем дело, сразу предлагаю: «Помирать, так помирать, только, что добру пропадать? Давай, мол, кольнемся напоследок». Долго ее уламывал, но уломал, и вкатил я ей все, что у меня было. Две недели она под кайфом валялась. А я еще героинчика прикупил. Только она отходить стала, я ей еще дозу.

Так и держал ее несколько лет — сто или двести, — продолжал он. — А потом мне как-то жить надоело, или обидел меня кто, не помню уже. В общем, не дал я ей дозы, думал, очухается и заберет меня. Так не тут-то было, у нее такая ломка началась — я две недели любовался. Так ее колотило, аж на коленях дозу выпрашивала. Ну, и сжалился я. Теперь вот вдвоем и живем. Я ее в подвале держу.

Так вот кто стонал, — догадался Иван.