25 мин, 31 сек 5876
Или у тебя работы нет?!
Карлица смешалась. Схватила большую плетёную корзину с ворохом бутафорского тряпья и поковыляла к уже стоявшей ширме.
Смышлёная девчонка, но уж, больно своевольна, глаз да глаз за ней нужен, остальные, что телята без неё, — проворчал Савье, оборачиваясь к Мамлюку.
Гость сидел, сгорбившись, на маленькой скамеечке, которая ему была не по росту. Скрестив ноги кое-как под лавкой, он мрачно взглянул на Савье:
Товар есть.
Я пока не при деньгах, — покачал головой Савье.
Карлица, толста, как бочка, могла бы пригодиться тебе.
Неет, говорю же, на мели я, попробуй при дворе герцога поспрашивать, слышал я, шутиха у них померла недавно.
Жаль, — лицо Мамлюка оставалось непроницаемым.
Он был разочарован отказом, но не уходил. Устало прикрыв глаза, он будто дремал. Вяло думал о том, что зря надел такой тёплый плащ. День выдался жаркий для поздней осени, сейчас самое время распутицы и холодного ветра с океана.
Хотел спросить тебя, Мамлюк, — сказал, оглянувшись на прореху в дерюге, Савье, — вот, говорят, чтобы таких… вырастить… много времени надо…
Ну, — Мамлюк сонно прищурился.
Ну и, когда растут дети, они ведь ни секунды не посидят… — Савье неуверенно хохотнул.
Ну?
Как же они у тебя… в этих… в колодках?
Савье всегда думал, что такие уродцы, таковыми и рождаются, а папаша Мамлюк их подбирает и растит, чтобы потом продать. Эти несчастные пользовались большим спросом — при дворах знати в роли шутов, в цирковых труппах и бродячих театрах. И лишь недавно узнал, что Мамлюк сам прикладывает к этому уродству руку. Однако, ужаснувшись и истово перекрестившись, пользоваться услугами Мамлюка не перестал. «Не я же их уродую, — подумал он, — я даю им кров и возможность заработать себе на хлеб. Но Мамлюк-то — каков, а!»
С тех пор отвращение и страх всегда преследовали Савье, когда он видел мрачного и нелюдимого мэтра Мамлюка. И оттенок брезгливости проскользнул сейчас в его словах.
Мамлюк откинул голову и расхохотался. Беззвучно. Так же беззвучно остановил смех и с интересом посмотрел на Савье:
Зачем тебе?
Так ведь… дурят они, маются. Вспоминают, воют по ночам. Угомонить их никак нельзя?
Есть у меня порошок, пришлю с Жакобом. А воют они — кости у них болят, тебя бы так вывернуть, — от недоброго взгляда Мамлюка Савье отшатнулся к стенке повозки.
Поговаривали, что Мамлюк не только детей уродует. И взрослые не однажды пропадали бесследно, и лишь слухи потом случайные и страшные доходили, что жив тот человек, но не узнать его теперь. И называли имя Мамлюка, что это он. А Мамлюк говорил:
По чуть давай. Береги порошок, много не дам. Разве что ещё одну карлицу возьмёшь?
Савье молча покачал головой.
Ну и ладно. Нет, так нет. Некогда мне тут с тобой.
Мамлюк встал и, согнувшись, стал выбираться. Спрыгнул с повозки и некоторое время стоял, расставив ноги, глядя, как артисты готовятся к выступлению, как Пипина натягивает парик за ширмой, Ваго надевает камзол.
Пипина, иди сюда, моя девочка, — проговорил он негромко, осклабившись.
Карлица сильно вздрогнула, посмотрела исподлобья и поковыляла к нему.
Да, месье, — Пипина стояла, склонив низко голову.
Мамлюку видны были в вырезе её платья кривые позвонки, тонкая шейка, широкие плечи, искривлённые многолетним сидением в колодках.
Дети плакали и кричали. Надрезы и швы, вывихи и переломы болели. От многолетнего сидения в колодках и вазах кожа прела и гнила. Детей усыпляли. А потом они помнили лишь о неведомой болезни, от которой их лечил добрый папаша Мамлюк, подобравший их на улице, спасший от голода и холода. Чудодейственный порошок приносил облегчение от боли и сон.
Карлица смешалась. Схватила большую плетёную корзину с ворохом бутафорского тряпья и поковыляла к уже стоявшей ширме.
Смышлёная девчонка, но уж, больно своевольна, глаз да глаз за ней нужен, остальные, что телята без неё, — проворчал Савье, оборачиваясь к Мамлюку.
Гость сидел, сгорбившись, на маленькой скамеечке, которая ему была не по росту. Скрестив ноги кое-как под лавкой, он мрачно взглянул на Савье:
Товар есть.
Я пока не при деньгах, — покачал головой Савье.
Карлица, толста, как бочка, могла бы пригодиться тебе.
Неет, говорю же, на мели я, попробуй при дворе герцога поспрашивать, слышал я, шутиха у них померла недавно.
Жаль, — лицо Мамлюка оставалось непроницаемым.
Он был разочарован отказом, но не уходил. Устало прикрыв глаза, он будто дремал. Вяло думал о том, что зря надел такой тёплый плащ. День выдался жаркий для поздней осени, сейчас самое время распутицы и холодного ветра с океана.
Хотел спросить тебя, Мамлюк, — сказал, оглянувшись на прореху в дерюге, Савье, — вот, говорят, чтобы таких… вырастить… много времени надо…
Ну, — Мамлюк сонно прищурился.
Ну и, когда растут дети, они ведь ни секунды не посидят… — Савье неуверенно хохотнул.
Ну?
Как же они у тебя… в этих… в колодках?
Савье всегда думал, что такие уродцы, таковыми и рождаются, а папаша Мамлюк их подбирает и растит, чтобы потом продать. Эти несчастные пользовались большим спросом — при дворах знати в роли шутов, в цирковых труппах и бродячих театрах. И лишь недавно узнал, что Мамлюк сам прикладывает к этому уродству руку. Однако, ужаснувшись и истово перекрестившись, пользоваться услугами Мамлюка не перестал. «Не я же их уродую, — подумал он, — я даю им кров и возможность заработать себе на хлеб. Но Мамлюк-то — каков, а!»
С тех пор отвращение и страх всегда преследовали Савье, когда он видел мрачного и нелюдимого мэтра Мамлюка. И оттенок брезгливости проскользнул сейчас в его словах.
Мамлюк откинул голову и расхохотался. Беззвучно. Так же беззвучно остановил смех и с интересом посмотрел на Савье:
Зачем тебе?
Так ведь… дурят они, маются. Вспоминают, воют по ночам. Угомонить их никак нельзя?
Есть у меня порошок, пришлю с Жакобом. А воют они — кости у них болят, тебя бы так вывернуть, — от недоброго взгляда Мамлюка Савье отшатнулся к стенке повозки.
Поговаривали, что Мамлюк не только детей уродует. И взрослые не однажды пропадали бесследно, и лишь слухи потом случайные и страшные доходили, что жив тот человек, но не узнать его теперь. И называли имя Мамлюка, что это он. А Мамлюк говорил:
По чуть давай. Береги порошок, много не дам. Разве что ещё одну карлицу возьмёшь?
Савье молча покачал головой.
Ну и ладно. Нет, так нет. Некогда мне тут с тобой.
Мамлюк встал и, согнувшись, стал выбираться. Спрыгнул с повозки и некоторое время стоял, расставив ноги, глядя, как артисты готовятся к выступлению, как Пипина натягивает парик за ширмой, Ваго надевает камзол.
Пипина, иди сюда, моя девочка, — проговорил он негромко, осклабившись.
Карлица сильно вздрогнула, посмотрела исподлобья и поковыляла к нему.
Да, месье, — Пипина стояла, склонив низко голову.
Мамлюку видны были в вырезе её платья кривые позвонки, тонкая шейка, широкие плечи, искривлённые многолетним сидением в колодках.
Дети плакали и кричали. Надрезы и швы, вывихи и переломы болели. От многолетнего сидения в колодках и вазах кожа прела и гнила. Детей усыпляли. А потом они помнили лишь о неведомой болезни, от которой их лечил добрый папаша Мамлюк, подобравший их на улице, спасший от голода и холода. Чудодейственный порошок приносил облегчение от боли и сон.
Страница
2 из 8
2 из 8