26 мин, 54 сек 712
Я спал сном младенца, и когда, наконец, проснулся, то был уверен, что сейчас не менее 11 часов дня. Но каково же было моё удивление, когда я взглянул на часы. Было 5 часов утра! Как ни странно, но я выспался отлично, никакой заспанности и слипающихся глаз не было и в помине. Я с беспокойством оглядел своё тело, но никаких изменений вчерашнего состояния не обнаружил. Тогда я обратился к мозгу.
В голове ощущалась страшная опустошенность. Я попытался вспомнить своё имя, но это мне удалось не сразу. Мозг отвечал кокой-то заторможенностью на все мои поползновения. Я чувствовал в своей голове чьё-то постороннее присутствие. Не поймите меня неправильно — у меня не было чётких голосов в голове, как это бывает у психов, это было скорее похоже на шум доносящийся летним вечером из распахнутого настежь окна. Это было очень необычно и пугающе. Я ощущал постоянный дискомфорт и раздражение из-за этого. Шум в голове, как соринка в глазу, постоянно давал о себе знать, постоянно выдавал своё присутствие. Я пролежал в постели около 2-х часов, пытаясь или убрать шум, или, хоть, выяснить что это. Но мне это не удалось. Шум не затихал, не становился громче, не мешал думать и в то же время раздражал. Часов около семи, мои «игры разума» прервал резкий звонок. Мне он показался гораздо громче обычного, хотя я могу и ошибаться. Сработал рефлекс и я рванул к двери. Уже подбегая к порогу, я услышал чьё-то дыхание и, удивлённый, остановился. Я огляделся в поисках его источника, но не обнаружил абсолютно ничего. Я приблизился к двери, и тут меня словно молнией шарахнуло: это было дыхание стоящего за дверью человека. Я слегка опешил от этого факта, и словно варёный крутанул защёлку замка. На пороге стоял мой, если можно так выразиться, «сокамерник» и смотрел на меня. Выражение его глаз изменилось в начале на удивлённое, а затем на испуганное.
Да, собственно говоря, было от чего испугаться. Кожа у меня сменила свой природный цвет на мертвенно серый — цвет могильного камня, освещаемого серебристым диском луны. Глаза казались больше, из-за расширенных зрачков. Я, уж, и не говорю про ввалившиеся щёки и рельефно выступающие рёбра.
Дальнейший наш диалог можно сравнить с разговором следователя и подозреваемого, который в начале упорно молчит, а потом резко отрицает свои показания. Шучу, конечно. Отвечал я спокойно и уклончиво. В отличие от вчерашней горячки, сегодня моим сознанием завладело железное спокойствие. Я почувствовал насколько безжизненным и отстранённым стал мой голос. Но меня это не волновало, как не волновало, больше, ничего. Я уже с интересом стал следить за собой и своими ощущениями. Прежде всего, я отметил, что могу управлять своим слухом. Я мог настолько чётко сконцентрироваться, что начинал слышать сердцебиение моего собеседника, и в то же время его слова звучали очень тихо. Мы трепались до тех пор, пока я не заметил, что пора идти в институт. Он вначале колебался, потому что считал, что я ещё болен, но я ничего не хотел слышать. После непродолжительных сборов, мы оказались на улице. Признаюсь честно, это очень ошеломило меня. Я не думал, что улица так плохо подействует на меня. Я словно вошёл в духовку — солнце жгло просто невыносимо. Это в середине то ноября! Когда я заходил в тень, всё словно исчезало — становилось холодно и противно. Когда мы дошли до института (я проклял своего спутника, за его отказ ехать на автобусе), я уже почти терял сознание. Глаза невыносимо слепило, а когда мы вошли в здание, я уже не мог ничего видеть — перед глазами словно поместили зелёную пластину, через которую не мог пробиться мой ослабленный взор. Слава богу (хотя, учитывая моё положение, следует говорить «дьяволу»), мой слух помогал мне чётко ориентироваться, и я не выдал своего ослепления. На моё счастье, первой по расписанию была лекция, где можно ничего не делать. Я тупо бухнулся на ближайшую скамью, всё ещё не придя в себя. Я пришёл в норму только через 20 минут после начала пары. Я подсознательно чувствовал, как смотрят на меня присутствующие в аудитории люди. Эти взгляды, мною воспринимались почти физически. Теперь появилось какое-то новое чувство. Оно проявилось в виде жжения в районе шеи. Я ворочался и так, и так, надеясь, что оно пройдёт само — но всё напрасно. Я протянул руку к шее и нащупал источник раздражения и сжал его в кулаке. Теперь мой кулак словно держали над огнём. Я разжал ладонь, но мог бы туда и не смотреть — всё было понятно. Приятно отсвечивая падающий на него свет и красиво искрясь, мою ладонь сжигал мой собственный нательный крест. Комментарии неуместны, ситуация предельно ясна и понятна. Я с ужасом стал озираться по сторонам, как жертва загнанная в ловушку, но что-то подавило во мне панику. Я снова стал спокоен как могила. Я улыбнулся собственной шутке. Препод с неодобрением уставился на меня и покачал головой. Я понял, что лучше не привлекать к себе внимание, и уставился на часы. Стрелка медленно описывала круг за кругом, деление за делением.
В голове ощущалась страшная опустошенность. Я попытался вспомнить своё имя, но это мне удалось не сразу. Мозг отвечал кокой-то заторможенностью на все мои поползновения. Я чувствовал в своей голове чьё-то постороннее присутствие. Не поймите меня неправильно — у меня не было чётких голосов в голове, как это бывает у психов, это было скорее похоже на шум доносящийся летним вечером из распахнутого настежь окна. Это было очень необычно и пугающе. Я ощущал постоянный дискомфорт и раздражение из-за этого. Шум в голове, как соринка в глазу, постоянно давал о себе знать, постоянно выдавал своё присутствие. Я пролежал в постели около 2-х часов, пытаясь или убрать шум, или, хоть, выяснить что это. Но мне это не удалось. Шум не затихал, не становился громче, не мешал думать и в то же время раздражал. Часов около семи, мои «игры разума» прервал резкий звонок. Мне он показался гораздо громче обычного, хотя я могу и ошибаться. Сработал рефлекс и я рванул к двери. Уже подбегая к порогу, я услышал чьё-то дыхание и, удивлённый, остановился. Я огляделся в поисках его источника, но не обнаружил абсолютно ничего. Я приблизился к двери, и тут меня словно молнией шарахнуло: это было дыхание стоящего за дверью человека. Я слегка опешил от этого факта, и словно варёный крутанул защёлку замка. На пороге стоял мой, если можно так выразиться, «сокамерник» и смотрел на меня. Выражение его глаз изменилось в начале на удивлённое, а затем на испуганное.
Да, собственно говоря, было от чего испугаться. Кожа у меня сменила свой природный цвет на мертвенно серый — цвет могильного камня, освещаемого серебристым диском луны. Глаза казались больше, из-за расширенных зрачков. Я, уж, и не говорю про ввалившиеся щёки и рельефно выступающие рёбра.
Дальнейший наш диалог можно сравнить с разговором следователя и подозреваемого, который в начале упорно молчит, а потом резко отрицает свои показания. Шучу, конечно. Отвечал я спокойно и уклончиво. В отличие от вчерашней горячки, сегодня моим сознанием завладело железное спокойствие. Я почувствовал насколько безжизненным и отстранённым стал мой голос. Но меня это не волновало, как не волновало, больше, ничего. Я уже с интересом стал следить за собой и своими ощущениями. Прежде всего, я отметил, что могу управлять своим слухом. Я мог настолько чётко сконцентрироваться, что начинал слышать сердцебиение моего собеседника, и в то же время его слова звучали очень тихо. Мы трепались до тех пор, пока я не заметил, что пора идти в институт. Он вначале колебался, потому что считал, что я ещё болен, но я ничего не хотел слышать. После непродолжительных сборов, мы оказались на улице. Признаюсь честно, это очень ошеломило меня. Я не думал, что улица так плохо подействует на меня. Я словно вошёл в духовку — солнце жгло просто невыносимо. Это в середине то ноября! Когда я заходил в тень, всё словно исчезало — становилось холодно и противно. Когда мы дошли до института (я проклял своего спутника, за его отказ ехать на автобусе), я уже почти терял сознание. Глаза невыносимо слепило, а когда мы вошли в здание, я уже не мог ничего видеть — перед глазами словно поместили зелёную пластину, через которую не мог пробиться мой ослабленный взор. Слава богу (хотя, учитывая моё положение, следует говорить «дьяволу»), мой слух помогал мне чётко ориентироваться, и я не выдал своего ослепления. На моё счастье, первой по расписанию была лекция, где можно ничего не делать. Я тупо бухнулся на ближайшую скамью, всё ещё не придя в себя. Я пришёл в норму только через 20 минут после начала пары. Я подсознательно чувствовал, как смотрят на меня присутствующие в аудитории люди. Эти взгляды, мною воспринимались почти физически. Теперь появилось какое-то новое чувство. Оно проявилось в виде жжения в районе шеи. Я ворочался и так, и так, надеясь, что оно пройдёт само — но всё напрасно. Я протянул руку к шее и нащупал источник раздражения и сжал его в кулаке. Теперь мой кулак словно держали над огнём. Я разжал ладонь, но мог бы туда и не смотреть — всё было понятно. Приятно отсвечивая падающий на него свет и красиво искрясь, мою ладонь сжигал мой собственный нательный крест. Комментарии неуместны, ситуация предельно ясна и понятна. Я с ужасом стал озираться по сторонам, как жертва загнанная в ловушку, но что-то подавило во мне панику. Я снова стал спокоен как могила. Я улыбнулся собственной шутке. Препод с неодобрением уставился на меня и покачал головой. Я понял, что лучше не привлекать к себе внимание, и уставился на часы. Стрелка медленно описывала круг за кругом, деление за делением.
Страница
5 из 7
5 из 7