Одним щелчком

Гипсовые головы вместо настоящих.

Я снова воспользовался зумом, и два застывших от ужаса шара сдулись. Весь воздух вышел. Не настолько они интересные, чтобы разглядывать их так долго.

Перепуганные до смерти пассажиры перешёптывались, тыкали в двери пальцами. Кто-то подошёл к водителю и, заикаясь от волнения, рассказал о происшедшем. Зачем? Водитель сам всё слышал. Глупое у него, наверное, сейчас лицо. Можно увеличить отражение в зеркальце заднего вида…

Но мне хотелось отдохнуть от развлечений.

Отстранившись от остальных людей и их узкого мирка, я безразличным взглядом провожал лавочки, домики, деревца, а они бежали и бежали…

Я снял крутку, бросил её на пуфик.

— Дорогая, я до…

— Что на этот раз случилось с бедным телевизором? Может, вы его ненавидите и так ему мстите? О господи. Ну и ну. Это такая шутка, да? — произнёс незнакомый голос.

Хотя нет, не незнакомый — чужой.

Я быстро скинул ботинки и вбежал в комнату.

— А что такое? — спросила Джессика.

— Провода замкнуты друг на друге. Вы что, хотите, чтобы телевизор сам себя показывал? — сказал мастер.

Тот самый грязный мастер-грубиян, который ставил нам кабельное, сидел на коленях перед телевизором.

— Эй, — упирая руки в боки, сказал я, — вы чем тут занимаетесь? Ваши услуги нам не нужны.

— О, хозяин пришёл.

Мастер улыбнулся и протянул мне руку. Лучше я выпью отравленной колы, чем пожму её.

— Я сказал: нам от вас ничего не нужно. Уходите.

— А ваша жена говорила совсем другое.

— А мне плевать…

— Джим. — Джессика посмотрела мне в глаза. — Переоденься и иди поешь.

После сегодняшней поездки в автобусе я стал другим, и я хотел, чтобы она это поняла.

— Я не хочу, чтобы он копался в телевизоре.

— Да с телевизором ничего страшного, — радостно сказал мастер и кашлянул. Хрипло, мокротно. — Просто кое-что необычное.

Я взял жену за руку и отвёл в сторонку.

— Джесс, он может всё испортить.

Она смотрела на меня бесстрастно, почти безразлично.

— Что испортить?

— Ты знаешь!

— Что испортить, Джим?

— Пульт… он стал таким, когда отказал телевизор. Я не хочу…

— А я хочу. Я хочу, Джим, чтобы мы жили как раньше. Чтобы ты не был злым и неуравновешенным. Чтобы я могла называть нашу семью — семьёй.

— Чтобы ты командовала мной, как раньше!

— Тихо. — Её глаза впивались в меня острыми булавками. Пронзали кожу, погружались в плоть — и глубже. В самое сокровенное, самое податливое, беззащитное. Лишали меня воли.

Я понимал, что она пытается сделать. Я ведь совсем не изменился, остался таким же, как прежде, с одним лишь исключением: я сумел выпустить на волю всё то, что томилось во мне долгие годы, все мои страхи и комплексы, всю мою неуверенность. Дело в другом. Она привыкла быть лидером, а когда лидер теряет контроль над ситуацией, ему это не нравится. Джессика боится последствий и потому хочет вернуть всё на свои места, снова превратить себя в командира, а меня — в подчинённого.

Я сжал кулаки.

— Я хочу этого, Джим. А ещё я хочу, чтобы телевизор работал. Пусть мастер его починит — ты ведь этого так и не сделал. Хотя обещал.

«Ненавижу тебя» — эти слова вылетели из моего горла, ударились о сомкнутые губы, почти вырвались из плена непроизнесённости в мир звуков. Но нет: я опять промолчал.

Я сглотнул, и вместе со слюной туда, вниз, к сердцу, упали ненависть, злоба, обречённость, бессилие, покорность… Опустошённость вернулась.

Джессика откинула назад густые, вьющиеся, белые волосы. Когда-то она заставила меня постричься: ей не нравилось, что мои волосы красивее, чем её. Она любила привлекать внимание и считала врагами всех, кто его у неё отнимал.

— Иди поешь, Джим.

И она ушла в комнату, закрыв за собой дверь.

Мастер отпустил какую-то грязную шуточку, и Джессика рассмеялась. Картинно, неестественно. Электрик взгоготнул. Я услышал, как хихикает Браян.

Я изо всех сил стиснул лежавший в кармане пульт.

Аппетит пропал. Я ковырял котлету и с отвращением наблюдал за футболистами. Моя попытка спрятаться за экраном телевизора, убежать в другой мир, опять потерпела неудачу. Гнев, переполнявший меня, переродился во что-то липкое, тягучее, несуразное. Чёрная отвратительная масса.

В кухню вошла Джессика.

— Всё готово, милый.

Я отложил вилку, встал и пошёл в комнату. Я почувствовал на спине её взгляд, тот, который преследовал меня девятнадцать лет, но к которому я не смог привыкнуть. Она не смотрела на меня таким взглядом, когда мы только встречались. Паучиха порабощает самца, притворяясь, что отдаётся ему. После этого паук оказывается в полной её власти, и, если надо, она может откусить ему голову своими острыми клыками, чтобы он не вмешивался в её жизнь, не вредил её планам, не касался её мечтаний.