Добавить в моё избранное
25 мин, 22 сек 1099
Дискутировался даже вопрос о том, не столкнулся ли лесник с образцом секретного биооружия, тогда исчезновение учёных можно было объяснить устранением нежелательных свидетелей. И всё остальное прочее в таком же духе…
Тимофей остановился, чтобы глотнуть холодной минералки — в горле у него пересохло. Воспользовавшись паузой, слегка захмелевший Володя предложил свой традиционный тост: «За прекрасных дам, которых невозможно не любить!». Снова выпили, подоспела первая партия шашлыков, и все на некоторое время целиком погрузились в смакование сочного мяса, пропитанного фирменным Жениным маринадом. От озера, на берегу которого расположилась компания, повеяло прохладой, несколько раз плеснула крупная рыба — мужчины в процессе употребления закуски обсудили перспективы утренней рыбалки. Из густого кустарника, с трёх сторон огородившего облюбованную друзьями полянку, деловито топоча, выбрался ёж, настороженно принюхался и тут же удалился обратно в лес, недовольно пофыркивая. Темень стояла непроглядная, Женя даже предложил подогнать «шестёрку» и врубить фары, но после того, как Володя с Сашей натаскали побольше валежника, и рядом с мангалом развели костёр, стало достаточно светло, чтобы не промахиваться шампуром мимо рта. Как в насмешку, тут же взошла полная луна и залила всё вокруг мертвенным белым светом. Сразу же смолкло назойливое стрекотание вездесущих кузнечиков, вообще как-то очень тихо в лесу было — не слышно уханья ночных птиц, ветка нигде не треснет, даже странно как-то. Но кроме Тимофея, похоже, никто не обратил на это внимание — веселье было в самом разгаре. Володя травил сальные анекдоты, Инна обменивалась колкостями со Светой. Та раскраснелась, темпераментно жестикулировала (под стать Софи Лорен из «Развода по-итальянски»), совсем непохожая на тот образ, который она так старательно поддерживала: тихая домовитая пампушка, полностью поглощённая поддержанием уюта в семейном гнёздышке. Сидит себе, никого не трогает, примус починяет… Теперь же она больше походила на разъярённую рысь, заставшую соперницу на своей столь тщательно охраняемой территории: волосы, окрашенные в модный ныне цвет «розовый жемчуг», стояли дыбом, глаза горели зелёным пламенем. Сыркину даже показалось, что зрачки у неё стали какие-то кошачьи — вертикальные. Вторая бутылка «Звезды Улугбека» сделала своё дело, дым стоял коромыслом — все говорили одновременно, было непонятно, как в таком гвалте можно было что-нибудь услышать. Тимофей почувствовал настоятельную необходимость освободить мочевой пузырь, встал с трухлявого пенька, который приспособил вместо табуретки, отряхнул с джинсов приставший мусор — сухие травинки, кусочки коры и решительно направился в сторону ближайших кустов. Кустарник оказался ужасно колючим и до безобразия низкорослым — прикрывал Сыркина едва ли до пояса, пришлось углубиться в лесную чащу, гул голосов сразу же стих, будто ножом обрезанный. Осуществив задуманное, Тимофей, не торопясь, двинулся обратно. Продравшись сквозь колючие ветки, обомлел — на берегу было абсолютно пусто. Луна зашла за набежавшие тучи, в редкие прорехи между которыми недобро поблёскивали колючие августовские звёзды. В их жидком мерцании зловеще серебрилась высокая трава. Тимофей почувствовал, как внизу живота что-то противно заныло. Не могло такого быть — и всё. Невозможно заблудиться в двух шагах от компании, которая только что производила шума больше, чем реактивный пассажирский лайнер на взлёте. Он ведь и отошёл всего только метров на пятнадцать. И выпил немного, грамм сто пятьдесят, под такую закуску — нет ничего. Но как бы то ни было, он по-прежнему стоит на опушке леса, окружённый зарослями, впереди антрацитовая гладь озера, над водой повис клочьями туман, еле различимый в темноте. Совершенно один, в полной тишине, слышит только своё прерывистое дыхание и стук неистовой пульсации в висках. И тут, спустя несколько томительных секунд — Тимофею они показались вечностью, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем — слева послышалось гоготание, которым, несомненно, мог бы гордиться любой, даже самый породистый, арабский скакун. Тимофей не сразу догадался, что это смеётся новая подружка Володи. Впервые со времени их первого знакомства Тимофей почувствовал к ней даже что-то вроде симпатии. Он засёк направление и направился, ломая переплетённые сучья, в сторону услышанного хохота. Он показался с расцарапанным лицом на полянке под дружное ржание, которое к тому времени уже стало всеобщим. Инна сидела в обнимку с Ольгой и Светой — они, похоже, уже успели подружиться; создав круг, склонив головы, женщины вполголоса обсуждали какие-то свои, одним им известные секреты. Мужчины тоже сели поближе, видимо им тоже было о чём поговорить. С приходом Тимофея все расселись по своим местам, ожидая, что он, наконец, закончит свой рассказ. Тимофей плюхнулся на свой пенёк, плеснул предусмотрительно откупоренный Володей пятизвёздочный армянский коньяк в свой стаканчик, проглотил обжигающую влагу. Коньяк расплавленным свинцом прополз по пищеводу, наполнил теплом до сих пор скованное ледяной жутью подбрюшье.
Тимофей остановился, чтобы глотнуть холодной минералки — в горле у него пересохло. Воспользовавшись паузой, слегка захмелевший Володя предложил свой традиционный тост: «За прекрасных дам, которых невозможно не любить!». Снова выпили, подоспела первая партия шашлыков, и все на некоторое время целиком погрузились в смакование сочного мяса, пропитанного фирменным Жениным маринадом. От озера, на берегу которого расположилась компания, повеяло прохладой, несколько раз плеснула крупная рыба — мужчины в процессе употребления закуски обсудили перспективы утренней рыбалки. Из густого кустарника, с трёх сторон огородившего облюбованную друзьями полянку, деловито топоча, выбрался ёж, настороженно принюхался и тут же удалился обратно в лес, недовольно пофыркивая. Темень стояла непроглядная, Женя даже предложил подогнать «шестёрку» и врубить фары, но после того, как Володя с Сашей натаскали побольше валежника, и рядом с мангалом развели костёр, стало достаточно светло, чтобы не промахиваться шампуром мимо рта. Как в насмешку, тут же взошла полная луна и залила всё вокруг мертвенным белым светом. Сразу же смолкло назойливое стрекотание вездесущих кузнечиков, вообще как-то очень тихо в лесу было — не слышно уханья ночных птиц, ветка нигде не треснет, даже странно как-то. Но кроме Тимофея, похоже, никто не обратил на это внимание — веселье было в самом разгаре. Володя травил сальные анекдоты, Инна обменивалась колкостями со Светой. Та раскраснелась, темпераментно жестикулировала (под стать Софи Лорен из «Развода по-итальянски»), совсем непохожая на тот образ, который она так старательно поддерживала: тихая домовитая пампушка, полностью поглощённая поддержанием уюта в семейном гнёздышке. Сидит себе, никого не трогает, примус починяет… Теперь же она больше походила на разъярённую рысь, заставшую соперницу на своей столь тщательно охраняемой территории: волосы, окрашенные в модный ныне цвет «розовый жемчуг», стояли дыбом, глаза горели зелёным пламенем. Сыркину даже показалось, что зрачки у неё стали какие-то кошачьи — вертикальные. Вторая бутылка «Звезды Улугбека» сделала своё дело, дым стоял коромыслом — все говорили одновременно, было непонятно, как в таком гвалте можно было что-нибудь услышать. Тимофей почувствовал настоятельную необходимость освободить мочевой пузырь, встал с трухлявого пенька, который приспособил вместо табуретки, отряхнул с джинсов приставший мусор — сухие травинки, кусочки коры и решительно направился в сторону ближайших кустов. Кустарник оказался ужасно колючим и до безобразия низкорослым — прикрывал Сыркина едва ли до пояса, пришлось углубиться в лесную чащу, гул голосов сразу же стих, будто ножом обрезанный. Осуществив задуманное, Тимофей, не торопясь, двинулся обратно. Продравшись сквозь колючие ветки, обомлел — на берегу было абсолютно пусто. Луна зашла за набежавшие тучи, в редкие прорехи между которыми недобро поблёскивали колючие августовские звёзды. В их жидком мерцании зловеще серебрилась высокая трава. Тимофей почувствовал, как внизу живота что-то противно заныло. Не могло такого быть — и всё. Невозможно заблудиться в двух шагах от компании, которая только что производила шума больше, чем реактивный пассажирский лайнер на взлёте. Он ведь и отошёл всего только метров на пятнадцать. И выпил немного, грамм сто пятьдесят, под такую закуску — нет ничего. Но как бы то ни было, он по-прежнему стоит на опушке леса, окружённый зарослями, впереди антрацитовая гладь озера, над водой повис клочьями туман, еле различимый в темноте. Совершенно один, в полной тишине, слышит только своё прерывистое дыхание и стук неистовой пульсации в висках. И тут, спустя несколько томительных секунд — Тимофею они показались вечностью, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем — слева послышалось гоготание, которым, несомненно, мог бы гордиться любой, даже самый породистый, арабский скакун. Тимофей не сразу догадался, что это смеётся новая подружка Володи. Впервые со времени их первого знакомства Тимофей почувствовал к ней даже что-то вроде симпатии. Он засёк направление и направился, ломая переплетённые сучья, в сторону услышанного хохота. Он показался с расцарапанным лицом на полянке под дружное ржание, которое к тому времени уже стало всеобщим. Инна сидела в обнимку с Ольгой и Светой — они, похоже, уже успели подружиться; создав круг, склонив головы, женщины вполголоса обсуждали какие-то свои, одним им известные секреты. Мужчины тоже сели поближе, видимо им тоже было о чём поговорить. С приходом Тимофея все расселись по своим местам, ожидая, что он, наконец, закончит свой рассказ. Тимофей плюхнулся на свой пенёк, плеснул предусмотрительно откупоренный Володей пятизвёздочный армянский коньяк в свой стаканчик, проглотил обжигающую влагу. Коньяк расплавленным свинцом прополз по пищеводу, наполнил теплом до сих пор скованное ледяной жутью подбрюшье.
Страница
4 из 7
4 из 7
