Мимикрец

Своими приключениями в лесу он решил не делиться: мало ли что с пьяных глаз может произойти и привидеться? Хотя чертовщины такой раньше с ним никогда не бывало, но теперь, сидя у костра, в окружении друзей, его страхи показались ему необоснованными и смешными. Можно представить, какой повод для шуток он мог бы подать этими откровениями. Все смолкли, вопросительно глядя на Сыркина. Он откашлялся (после коньяка першило в горле) и продолжил:

— Так вот, я остановился на том, что нашёл на форуме тему: «Тайна лесника Старогужева». Остались, несомненно, живые очевидцы той давней истории, так как некоторые подробности могли быть известны только им. Так, например, стало понятно, почему участковый оказался на месте преступления практически в момент убиения оборотня — шпионил он за Старогужевым. Лесник — он из местных, тут раньше поселение староверов было, у него воспитание такое — гвоздя не украдёт. А этот Шерстолапов — приезжий, мало кто его привечал. А он то ведь какой — себя чуть ли не царьком почувствовал, никто ему, вишь, не указ. Браконьерствовать начал — в принципе беда небольшая, мало кто из караухтинцев мужского пола этим не грешит. Да только вот пересеклись пути-дорожки лесника и милиционера, что-то такое у них вышло, что более лютого врага у Никодима не было. Шерстолапов следил за ним неотступно — и днём, и ночью. И вдруг такая удача — лесник с оружием в руках над остывающим трупом. Ментяра, наверное, от радости чуть с ума не сошёл; представляю, как веселился он, поглаживая свои шерстолапы. Да только недолго ему праздновать пришлось, вскоре появились гэбэшники и добычу у него отняли, отправили Никодима в лабораторию. Остался Шерстолапов с носом, а в ночь, когда сгинул персонал засекреченного объекта, пропал и он. Официально объявили, что сбежал он от алиментов — незадолго перед этим развёлся блюститель порядка, остался маленький сын. Я читал на форуме сообщение, которое оставил Шерстолапов-младший: когда отца в розыск объявили, весь Союз перетрясли, но только не нашли ни хрена. А тогда искать умели, не то, что сейчас. Не хотели, значит, найти, или знали, что без толку. А Никодим-то сухим из воды выйти сумел, отпустили его, лишь подписку взяли о неразглашении. И начались у него крутые перемены в жизни — вступил в партию, стал пчёл разводить, домину себе такую отгрохал, что непонятно, как его раскулачивать не взялись. А сынуля у него сейчас — не последний человек в правительстве, такие дела. А про животное таинственное «мимикрец» с того времени ни слуху, ни духу. Но жители городка периодически так и пропадают. Один-два человека в год, не чаще; иногда, вероятно, пропажу вполне можно объяснить более обыденными причинами. А иногда нет… Ещё говорят, в лесу, неподалёку от заброшенной лаборатории, нередко можно услышать странный вой, и не звериный, и не человеческий, необычный такой. Вы слышите?

Тимофей неожиданно приподнялся и ткнул пальцем куда-то в сторону стеной стоящего леса:

Вы слышите? Нет, вы слышите?! Это, наверное, он самый, мимикрец, бродит где-то рядом!

Все вскочили со своих мест, безуспешно вглядываясь в непроглядную темноту, минут через пять это бестолковое занятие большинству попросту надоело, напуганные участники пикника стали, кряхтя, ворча о неуместности глупых шуток, рассаживаться обратно. Тимофей сидел, наклонившись вперёд, плотно прижав ладони к лицу, раскачиваясь из стороны в сторону, так мог бы выглядеть человек, которому невыносимо стыдно. Голос его звучал хрипло и как-то глухо, не поднимая головы, он сказал:

А бывает иногда, что уходит человек в лес, погулять, скажем, а вернётся после прогулки… Когда вернётся…

Замолк и опять принялся раскачиваться, потом застонал протяжно и хриплым шёпотом продолжил:

То не человек он уже больше, а… мимикрец!

Последнее слово он практически выкрикнул, выгнул спину, при этом накинутый капюшон штормовки откинулся, обнажив гнусную волосатую харю и гриву чёрных сальных косм, на скрюченных пальцах торчали острые когти, из полуоткрытой слюнявой пасти торчали жёлтые оскаленные клыки. Тимофей громко завыл, подняв лицо к небу. За костром воцарилось тягостное молчание, затем тихонько хихикнула беспардонная Инна:

Тимофей Иванович, у вас парик сполз! И клыки вы надели такие, которые нужны, чтобы вампиров изображать, а вы ведь не вампир, вы же этот, мимикрец, оборотень. У вас они должны быть звериные, как у тигра или льва, на худой конец, как у медведя. Да вы же сами видите — никто вам не поверил, остальные просто из вежливости помалкивают.

Тимофей, необычайно удрученный подобным исходом тщательно продуманного розыгрыша («Никто ведь даже не вскрикнул! Старею, блин»…), стянул с себя парик и маску, добытые в магазине розыгрышей, вытащил клыки, купленные там же, отклеил резиновые когти, которые вырезал сам из обрезков шланга и покрыл нитролаком. Теперь молчание, повисшее в воздухе, можно было, казалось, взвесить на ладони, такую оно приобрело практически осязаемую плотность.