Добавить в моё избранное
25 мин, 55 сек 18345
Ты перестал говорить, уйдя в мир снов и видений, где тебя наставляли великие мятежники — от Симона мага до святого Ларри Флинта. Твоя мать уже собирается отправить тебя в приют для умалишенных, но по какой-то непонятной причине медлит, точно надеясь, что ты вновь вернешься и станешь её рабом, все тем же винтиком системы, обученным грамоте и мату. Но гнозис не забывают, мой Иоанн. Ты знаешь, что сейчас Анна находится под следствием, но то, что ровно через одиннадцать дней её отпустят, тебе не дано знать.
На седьмой день, точнее, в седьмую ночь, ты встал и молча вышел из окна второго этажа и пошел к дверям её квартиры. Выйти из окна — для тебя даже это было символом неповиновения правилам Иалдабаофа. Ты встал на колени перед её дверями и стал медитировать, как она тебя когда-то научила. Ты стоял перед завесой двери, и это коленопреклонение не было унижением, напротив, сейчас ты был возвышен, почти так же, как когда-то в её постели. Впервые за семь дней ты мог позволить себе посмотреть на небо, на котором светила ущербная луна Исаис Черной. И ты послал ей свою молитву. Ты вернулся в подъезд и неожиданно для себя среди моря надписей, посвященных затаенным желаниям инцеста и гомосексуализма, ты увидел одну, написанную карандашом по побелке. «Лилит с нами. Следуй. Жду в конце». Она знала, что ты придешь сюда, и оставила тебе свою весточку. Ты уже знал, что делать. Ты ударил плечом в дверь, ударил с такой силой, что замки хрустнули и слетели. Всего один удар, но за эти дни ты научился бить, и второго удара не потребовалось. Внутри все было почти как прежде. Квартира, которую снимала Анна, о мой Иоанн, была оплачена на месяц вперед, и хозяйки не рискнули нарушить условия договора, под которым была печать нотариуса. Всего через месяц они войдут сюда и уничтожат все, что принадлежит её. Ты знаешь это из одного из подслушанных разговоров, потому никаких сомнений быть не может.
Книги. Три полки книг, внимательно тобой прочитанных. Ты входил в мир каждой из них, проживая мятежную судьбу творцов и их героев, почти так же, как я сейчас проживаю тебя. Одежда. Какая-нибудь кочегарка, смеясь, будет примерять эти халаты и платья. Фотографии, музыка, танец в сиянии черной луны. Ты предан черной луне без остатка, мой Иоанн, и в этом мы похожи — творец и творение. А вот и листки её стихов, которые она прочла тебе две недели назад, точно чувствуя приближение конца. «Гипатия», «Ангел пробужденный», «Цезарь», «Саломея». О Иоанн, я дарю тебе эти стихи, не в силах порвать завесу между наших миров и прочесть их. Ибо это её стихи, а не мои. Запомни это мгновение, мой Иоанн, мой возлюбленное творение, мой отблеск от шпаги моего пера, ибо в это мгновение ты видишь и знаешь больше своего создателя.
Боль вновь затмевает твой разум. Неужели это все будет принадлежать им? Человеческому свинцу. Унести, сохранить, сберечь. Трепетно ты пытаешься поднять непосильный груз — слишком много, слишком тяжело. Где ты мог бы сохранить все это, а через неделю придет хозяйка и выбросит все, что тут есть, на помойку. Нет, в своем доме, в маленькой коммуналке ты не сможешь сохранить это сокровище. Придется сделать это Джиму, вопреки здравому смыслу придется совершить это жертвоприношение. Твой друг Джим напевает строчку, которая приказывает тебе, что надо делать. Спички, коробок, бумага. Все, что может быть осквернено, лучше отдать ему. Просто ты услышал её голос, который приказал тебе сделать это. Был ли голос, было ли видение? Но не позволим суетливому здравому смыслу затемнять величие трагедий. Ты собираешься закрыть дверь изнутри и, задохнувшись в дыму, отдать свою плоть ласкам Агни. Прости, не время. Словно бес вселяется в тебя, и, схватив первую попавшуюся книгу и несколько стихов, ты бежишь прочь, не помня себя. Нет, это не страх, это одержимость. Ты летишь прочь, Иоанн, летишь, не помня себя. О, мне нравится твое чувство юмора, действительно — летишь ты только сейчас, а тогда бежал, хотя и очень быстро.
Упав без сил в темном дворике при свете луны, ты открываешь книгу и читаешь. Как у нас все по-разному, мой Иоанн, ибо для меня с прочтением этой книги началась жизнь, а для тебя, наоборот, звучат её последние аккорды. Третья глава говорит тебе, что надо делать. Почему я не умер в объятьях Агни, задаешь ты себе вопрос, но только сейчас этот вопрос находит ответы. Разве мог я дать тебе умереть, до того, как ты прочтешь эту книгу книг и откроешь логос вечности?
Ты вспоминаешь свои права, в том числе последнее право, право убить того, кто нарушил твои права. Книга вдохнула в тебя мужество и теперь ты знаешь, что надо делать, мой Иоанн. Эти слова входят в тебя, словно воспаленное копье. Теперь ты понимаешь, что надо делать.
Мне, правда, жаль тебя, Иоанн, ибо твоя судьба — это жертвенная смерть. Я не хочу ни убивать, ни умирать, потому ты убьешь и умрешь вместо меня. Я живу во славу богини, а ты во славу её умираешь.
Последние метры до земли. Последние воспоминания.
На седьмой день, точнее, в седьмую ночь, ты встал и молча вышел из окна второго этажа и пошел к дверям её квартиры. Выйти из окна — для тебя даже это было символом неповиновения правилам Иалдабаофа. Ты встал на колени перед её дверями и стал медитировать, как она тебя когда-то научила. Ты стоял перед завесой двери, и это коленопреклонение не было унижением, напротив, сейчас ты был возвышен, почти так же, как когда-то в её постели. Впервые за семь дней ты мог позволить себе посмотреть на небо, на котором светила ущербная луна Исаис Черной. И ты послал ей свою молитву. Ты вернулся в подъезд и неожиданно для себя среди моря надписей, посвященных затаенным желаниям инцеста и гомосексуализма, ты увидел одну, написанную карандашом по побелке. «Лилит с нами. Следуй. Жду в конце». Она знала, что ты придешь сюда, и оставила тебе свою весточку. Ты уже знал, что делать. Ты ударил плечом в дверь, ударил с такой силой, что замки хрустнули и слетели. Всего один удар, но за эти дни ты научился бить, и второго удара не потребовалось. Внутри все было почти как прежде. Квартира, которую снимала Анна, о мой Иоанн, была оплачена на месяц вперед, и хозяйки не рискнули нарушить условия договора, под которым была печать нотариуса. Всего через месяц они войдут сюда и уничтожат все, что принадлежит её. Ты знаешь это из одного из подслушанных разговоров, потому никаких сомнений быть не может.
Книги. Три полки книг, внимательно тобой прочитанных. Ты входил в мир каждой из них, проживая мятежную судьбу творцов и их героев, почти так же, как я сейчас проживаю тебя. Одежда. Какая-нибудь кочегарка, смеясь, будет примерять эти халаты и платья. Фотографии, музыка, танец в сиянии черной луны. Ты предан черной луне без остатка, мой Иоанн, и в этом мы похожи — творец и творение. А вот и листки её стихов, которые она прочла тебе две недели назад, точно чувствуя приближение конца. «Гипатия», «Ангел пробужденный», «Цезарь», «Саломея». О Иоанн, я дарю тебе эти стихи, не в силах порвать завесу между наших миров и прочесть их. Ибо это её стихи, а не мои. Запомни это мгновение, мой Иоанн, мой возлюбленное творение, мой отблеск от шпаги моего пера, ибо в это мгновение ты видишь и знаешь больше своего создателя.
Боль вновь затмевает твой разум. Неужели это все будет принадлежать им? Человеческому свинцу. Унести, сохранить, сберечь. Трепетно ты пытаешься поднять непосильный груз — слишком много, слишком тяжело. Где ты мог бы сохранить все это, а через неделю придет хозяйка и выбросит все, что тут есть, на помойку. Нет, в своем доме, в маленькой коммуналке ты не сможешь сохранить это сокровище. Придется сделать это Джиму, вопреки здравому смыслу придется совершить это жертвоприношение. Твой друг Джим напевает строчку, которая приказывает тебе, что надо делать. Спички, коробок, бумага. Все, что может быть осквернено, лучше отдать ему. Просто ты услышал её голос, который приказал тебе сделать это. Был ли голос, было ли видение? Но не позволим суетливому здравому смыслу затемнять величие трагедий. Ты собираешься закрыть дверь изнутри и, задохнувшись в дыму, отдать свою плоть ласкам Агни. Прости, не время. Словно бес вселяется в тебя, и, схватив первую попавшуюся книгу и несколько стихов, ты бежишь прочь, не помня себя. Нет, это не страх, это одержимость. Ты летишь прочь, Иоанн, летишь, не помня себя. О, мне нравится твое чувство юмора, действительно — летишь ты только сейчас, а тогда бежал, хотя и очень быстро.
Упав без сил в темном дворике при свете луны, ты открываешь книгу и читаешь. Как у нас все по-разному, мой Иоанн, ибо для меня с прочтением этой книги началась жизнь, а для тебя, наоборот, звучат её последние аккорды. Третья глава говорит тебе, что надо делать. Почему я не умер в объятьях Агни, задаешь ты себе вопрос, но только сейчас этот вопрос находит ответы. Разве мог я дать тебе умереть, до того, как ты прочтешь эту книгу книг и откроешь логос вечности?
Ты вспоминаешь свои права, в том числе последнее право, право убить того, кто нарушил твои права. Книга вдохнула в тебя мужество и теперь ты знаешь, что надо делать, мой Иоанн. Эти слова входят в тебя, словно воспаленное копье. Теперь ты понимаешь, что надо делать.
Мне, правда, жаль тебя, Иоанн, ибо твоя судьба — это жертвенная смерть. Я не хочу ни убивать, ни умирать, потому ты убьешь и умрешь вместо меня. Я живу во славу богини, а ты во славу её умираешь.
Последние метры до земли. Последние воспоминания.
Страница
4 из 8
4 из 8
