Сестричка

Я не удерживал его. Напоследок он обернулся:

— Искать? Зачем? Она сама найдёт дорогого братца! Ты у нас единственный визитёр за последние две недели. Она не любит сидеть на диете. Прощай!

Пьяный мешок с глупостями был прав: закат веял с неба оранжевым холодящим пожаром. Алиса получит преимущество в темноте. Поэтому я ускорил шаг — и почти бежал, пока не наткнулся на почернелую, с выпирающим белым каркасом, конструкцию… Труп Мокко. Если «труп» — подходящее слово… Несмотря на пьянство, стоматолог не утратил мастерства: зубки моей сестрички сотворили с лошадиной тушей то, что не под силу целому термитнику.

Был ли Мокко ещё жив, когда она подбиралась к его костям?

Пот застилает глаза. Где результат? Получается, я просто-напросто накормил Алису. Прибавил ей жизненных сил. Всё напрасно…

Закат стремительно скатывался на убыль, потом вдруг погас, точно за кулисами этого мира повернули выключатель. Небеса оставались светлыми, но город погрузился в область ночи — покинутой, обезлюженной, лишённой света окон и фонарей…

Нет! Вдали, через два перекрёстка, выделялся осколочек нормального, снабжённого электричеством мира. Если мои предположения оправдаются… Да, так! Фонари освещали только одну улицу. Соседние коченели во мраке.

Теперь ясно, почему Алиса дотянула до темноты! Горящие фонари указывали путь в её логово. Или на место битвы? Как бы то ни было, я не собирался скрываться. Пусть побыстрее всё это кончится.

Главная улица. Полицейский участок. Теперь направо… Стоило мне догадаться о финальном пункте моего путешествия, как оно выплыло из-за поворота — здание городской больницы. Во избежание сомнений, над воротами сияли опознавательные знаки, оставляемые на ночь для машин «Скорой помощи». Корпуса стояли покинутые и чёрные. Окна светились лишь в одном. Должно быть, том самом, куда мой отец принёс завёрнутого в куртку найдёныша?

Однако табличка рядом с гостеприимно распахнутой дверью гласила, что ранее (до Тёмных Времён имени Алисы) здесь помещалось отделение акушерства и гинекологии.

В цветовой гамме отделения акушерства и гинекологии преобладали оттенки раздавленного яичного желтка и прогорклого масла. Лестница с жёлтыми облупленными стенами и желтизной выглаженных до скользкости перил. Плиточный пол с чередованием жёлтых и коричневых квадратов. Хруст под ногами: не то осыпавшаяся краска, не то осколки ампул — не то высохшие хлебные крошки, которыми, в дополнение к световым эффектам, пыталась меня заманить Алиса, точно Мальчика-с-Пальчика. Не нуждаясь в дополнительных стимулах, я ступил в коридор второго этажа, освещённый только с лестничной площадки. На некотором расстоянии от входа в темноте прорезался скошенный прямоугольник приотворённой двери. Я нащупал в кармане пистолет. Стоит ли взвести курок? Да, уже пора.

Но пора не пришла — в длинном зале, оснащённом хирургическими, со множеством зеленоватых круглых окошек, светильниками, Алисы не было. Безмолвие освещённого до последней трещины на потолке пространства высовывало длинный дразнящий язык. Она спряталась? Но где? Здесь ничего нет, кроме железных белых остовов медицинских, с выбитыми стёклами, шкафов с валяющимися на дне резиновыми жгутами и иглами шприцев.

И — кроме операционных столов… или… не знаю, как их назвать… высоких, покрытых клеёнкой столов, по обеим сторонам каждого торчат серые распорки… опоры для ног… На среднем в правом ряду столе я заметил несколько старых, грубых, пористых бумажных листов, как будто бы вырванных из истории болезни. В глаза бросилась собственная фамилия…

Фамилия и имя — моей матери.

Я положил смертоносное оружие на стол, пропитанный мучениями сотен рожениц. Кто угодно мог взять оттуда пистолет и пристрелить меня. Кто угодно… Но этой «кому угодно» на самом деле было угодно, чтобы я прочитал эти безумно важные для нас обоих листочки. И я читал их, продираясь сквозь трудности латинской терминологии и почерка. Дошёл до конца, вернулся к началу, осоловело соображая: всё ли я понял так, как оно есть? Да, так. В голове не укладывается! Хотя ничего невероятного в этом нет. Заурядные страницы, вырванные из акушерских будней.

Пациентка акушерско-гинекологического отделения, замужем, беременность первая, роды первые. Близнецовая пара. Во время родов возникли осложнения, которые потребовали ампутации матки. Один из новорождённых выжил.

Второго — спасти не удалось.

Вторую…

Это была девочка.

Ноги подгибались. Колени не выдерживали. Срочно требовалось сесть — но ведь не на гинекологический стол? Я плюхнулся прямо на кафель пола. Наплевать на одежду. Наплевать на холод заброшенности, вцепившийся в ягодицы. Передо мной пестрело, кружилось, праздновало детство. Наше — с Алисой… Мои мячи и автомобильчики. Её куклы с резиновыми головами. Мои джинсы. Её бантики… Каждая деталь проворачивалась объёмно и красочно, как реклама; каждая ранила, как заточенный убийцей нож.