Добавить в моё избранное
19 мин, 45 сек 11383
Многие были уже голые по пояс. Я понял, что мне тоже не нужна куртка, бросил ее на сугроб, и стал танцевать со всеми. Валька сбросила толстовку, под ней была только татуировка во всю грудь, в которой я узнал Ельцина — не сразу, потому что люди моего поколения запомнили его как гнусавого старика. А здесь под равномерно белыми волосами румянилось контрастами синих и красных пятен лицо молодого, полного сил реформатора. По плечам и рукам шел узор из коротких преломленных синих черточек. Из сосков получились глаза, впрочем, Валька сразу прикрыла грудь руками, и вокруг головы Бориса образовался круг из лучей Синего солнца.
Мне предложили сигарету, я отказался. Тогда предлагавший заявил, что первая сигарета из пачки — это привилегия перворазника. Я не такой человек, которого можно поуламывать или надавить и заставить поменять решение. Но в его словах не было никакой угрозы, и, очевидно, на меня подействовала лесть, и я взял сигарету. Повертев ее и поняв, что фильтра нет, я подставил ее огню зажигалки и затянулся.
Горький вкус табака смешался со вкусом ельцинистской водки, кислый разряд тока прошил челюсть, и меня вырвало. Когда я поднял голову, то увидел, что вместе со мной одновременно тошнило всех вокруг, при этом большинство не только не отворачивались из круга в сторону леса, но даже не наклонялись — стало понятным происхождение абстрактных узоров на одежде.
Очистив желудки, двое парней схватили Вальку за груди и стали один целовать ей плечи, а другой жевать волосы. Когда они потянули груди в разные стороны, под ними открылись настоящие глаза Ельцина, над которыми с нижней стороны грудей нависали грозно нахмуренные брови. Глаза смотрели прямо на меня.
Хмельной разум зарегистрировал, что шум голосов вокруг пришел к единообразию: со всех сторон раздавались крики «Ледовласый гневае-э!» Меня схватили и прижали мою левую руку к большой деревянной чурке. Я сначала вяло, потом всерьез попытался отбиться, но те, кто удерживал меня, явно имели в этом деле наработанные навыки. У чурки была специальная подставка под запястье, к которой они начали привязывать мою руку, несмотря на мои бешенные рывки. Я был крепко зафиксирован, а прямо передо мной полураздетые люди ребячились и отбирали друг у друга топор, катаясь по снегу с рвотой, и заплетающимися языками спорили, чья очередь «посвящать». Их все еще можно было принять за пьяных чудаков, но кое-что внушало мне уверенность в полной нешуточности происходящего. Когда топор тянули в разные стороны, стало заметно, что некоторые пальцы черных перчаток, которые были у каждого на руках, пусты. Что причиной был этот самый топор, вы бы на моем месте тоже ни на мгновение не засомневались.
Надо было бросить все силы разума на поиски выхода из ситуации — что-то сказать, как-то правильно себя повести, но тогда у меня еще не было умения сфокусировать мысли, когда взгляд расфокусирован спиртным. Я начал было мысленно просить прощения у родителей, у тетушки, которых ни о чем не предупредил, которые даже не будут знать, где меня искать, даже у ментов, которые могли уберечь меня от всего этого — но вдруг понял, что так надо. Все это не просто так. Это не просто распаленные девичьи ахи и охи, это песня валькирии. Это не просто татуировка, Ельцин смотрит на меня, потому что я взял сигарету, которая была мне не нужна. Это не просто идолы, они судят людей своим судом, по закону дерева и снега, который остается неизменным вот уже не одну и не десять тысяч лет.
Что-то приподняло меня и кинуло назад. Я стал выпутывать руку из веревок, а тех, кто был рядом со мной, кто-то отбрасывал длинной палкой. Когда ближайшие противники валялись на земле, этот человек снова взял меня за шиворот и усадил на что-то. Я только догадался схватиться за поручень, как буран, на котором я сидел задом наперед, дал газу и рванул в лес. Поляна и свет костра быстро пропали из виду за густым лесом, и в опустившейся ночи я слышал только боевые кличи и звуки заведенных буранов. Я быстро потерял ориентацию в пространстве: то мне казалось, что крики доносятся слева, то справа, то вообще сзади, и тогда я забывал дышать от осознания, что опасность приближается со спины, и тебя самого несет к ней.
Мы остановились посреди леса, и человек с ружьем за спиной вскочил со снегохода и побежал вперед пешком. Оставалось бежать за ним с мыслями что, наверное, кончился бензин и теперь мы должны идти до города 50 километров по глубокому снегу. Крики были слышны спереди и уже совсем рядом, но я заставлял ватные ноги не отставать от моего спасителя. Он выскочил на дорогу, а мне велел оставаться на месте. Это была дорога рядом с тем охотничьим домиком, который мы проезжали по дороге на поляну. Возле дома стояли бураны с санями, вокруг хозяйничали ельцинисты, а из дома валил дым. Радуясь пожару, они предлагали друг другу совершать такие дикости, до каких я бы даже не додумался, и с тех пор в самых темных уголках интернета я не встречал проявлений фантазии, которая посоревнуется с тем, что я слышал тогда.
Мне предложили сигарету, я отказался. Тогда предлагавший заявил, что первая сигарета из пачки — это привилегия перворазника. Я не такой человек, которого можно поуламывать или надавить и заставить поменять решение. Но в его словах не было никакой угрозы, и, очевидно, на меня подействовала лесть, и я взял сигарету. Повертев ее и поняв, что фильтра нет, я подставил ее огню зажигалки и затянулся.
Горький вкус табака смешался со вкусом ельцинистской водки, кислый разряд тока прошил челюсть, и меня вырвало. Когда я поднял голову, то увидел, что вместе со мной одновременно тошнило всех вокруг, при этом большинство не только не отворачивались из круга в сторону леса, но даже не наклонялись — стало понятным происхождение абстрактных узоров на одежде.
Очистив желудки, двое парней схватили Вальку за груди и стали один целовать ей плечи, а другой жевать волосы. Когда они потянули груди в разные стороны, под ними открылись настоящие глаза Ельцина, над которыми с нижней стороны грудей нависали грозно нахмуренные брови. Глаза смотрели прямо на меня.
Хмельной разум зарегистрировал, что шум голосов вокруг пришел к единообразию: со всех сторон раздавались крики «Ледовласый гневае-э!» Меня схватили и прижали мою левую руку к большой деревянной чурке. Я сначала вяло, потом всерьез попытался отбиться, но те, кто удерживал меня, явно имели в этом деле наработанные навыки. У чурки была специальная подставка под запястье, к которой они начали привязывать мою руку, несмотря на мои бешенные рывки. Я был крепко зафиксирован, а прямо передо мной полураздетые люди ребячились и отбирали друг у друга топор, катаясь по снегу с рвотой, и заплетающимися языками спорили, чья очередь «посвящать». Их все еще можно было принять за пьяных чудаков, но кое-что внушало мне уверенность в полной нешуточности происходящего. Когда топор тянули в разные стороны, стало заметно, что некоторые пальцы черных перчаток, которые были у каждого на руках, пусты. Что причиной был этот самый топор, вы бы на моем месте тоже ни на мгновение не засомневались.
Надо было бросить все силы разума на поиски выхода из ситуации — что-то сказать, как-то правильно себя повести, но тогда у меня еще не было умения сфокусировать мысли, когда взгляд расфокусирован спиртным. Я начал было мысленно просить прощения у родителей, у тетушки, которых ни о чем не предупредил, которые даже не будут знать, где меня искать, даже у ментов, которые могли уберечь меня от всего этого — но вдруг понял, что так надо. Все это не просто так. Это не просто распаленные девичьи ахи и охи, это песня валькирии. Это не просто татуировка, Ельцин смотрит на меня, потому что я взял сигарету, которая была мне не нужна. Это не просто идолы, они судят людей своим судом, по закону дерева и снега, который остается неизменным вот уже не одну и не десять тысяч лет.
Что-то приподняло меня и кинуло назад. Я стал выпутывать руку из веревок, а тех, кто был рядом со мной, кто-то отбрасывал длинной палкой. Когда ближайшие противники валялись на земле, этот человек снова взял меня за шиворот и усадил на что-то. Я только догадался схватиться за поручень, как буран, на котором я сидел задом наперед, дал газу и рванул в лес. Поляна и свет костра быстро пропали из виду за густым лесом, и в опустившейся ночи я слышал только боевые кличи и звуки заведенных буранов. Я быстро потерял ориентацию в пространстве: то мне казалось, что крики доносятся слева, то справа, то вообще сзади, и тогда я забывал дышать от осознания, что опасность приближается со спины, и тебя самого несет к ней.
Мы остановились посреди леса, и человек с ружьем за спиной вскочил со снегохода и побежал вперед пешком. Оставалось бежать за ним с мыслями что, наверное, кончился бензин и теперь мы должны идти до города 50 километров по глубокому снегу. Крики были слышны спереди и уже совсем рядом, но я заставлял ватные ноги не отставать от моего спасителя. Он выскочил на дорогу, а мне велел оставаться на месте. Это была дорога рядом с тем охотничьим домиком, который мы проезжали по дороге на поляну. Возле дома стояли бураны с санями, вокруг хозяйничали ельцинисты, а из дома валил дым. Радуясь пожару, они предлагали друг другу совершать такие дикости, до каких я бы даже не додумался, и с тех пор в самых темных уголках интернета я не встречал проявлений фантазии, которая посоревнуется с тем, что я слышал тогда.
Страница
4 из 6
4 из 6
