Аттракцион «Сожаление»

У Кокоши при виде этого орудия зашумело в голове. Черные мухи замелькали перед глазами.

— Режь! — взвизгнула Надька. — Давай, чего зря стращаешь? Ну?!

Экзекутор усмехнулся. Свистнул воздух и что-то обожгло Кокоше спину.

— Это тебе для науки будет.

Перед глазами Кокоши повисла пелена. Будто Кокошу стремительно завернули в папиросную бумагу — перед тем, как прибрать куда-нибудь в коробочку.

«Во гроб?» — порхнула испуганная мысль, и Кокоша сомлел. Сдался. Повалился в бездну, закрыв глаза.

Но это ничуть не помогло. За закрытыми глазами оказалась все та же темнота, населенная невидимыми зрителями, и свет софитов, освещающий круглый деревянный помост-сцену.

Правда, пила уже не болталась над головой Кокоши, и рядом стоял не циклоп в халате врача, и не Инквизитор в фартуке, а банальный черт с рогами и копытами. Вид у него был почему-то очень знакомый, хотя Кокоша отродясь никогда в жизни чертей еще не видал.

— Эй, эй! У нас тут, в Альтернативной Галактике, не отвертишься, — хихикнул черт, и, мерзко хрюкнув, подтер хвостом сопливый пятачок. — Не спать! — заорал он и стегнул Кокошу хвостом — конечность у черта оказалась шершавой и жгучей, вроде пучка крапивы.

Кокоша взвыл.

— Сожалеешь, мерзавец? — с интересом уточнил черт, изогнувшись в три погибели, чтобы наклониться к самому уху своей жертвы. — Нет таких, чтоб не сожалели ни о чем.

Кокоша расплакался.

— Да! Да. Сколько раз уж говорено! Сожалею. Сил нет как сожалею…

Кокошины слезы привели в дикий восторг и черта, и невидимых зрителей. Впрочем, не совсем уж невидимых: как только прозвучало признание избитого, запуганного Кокоши и загремели аплодисменты, — круг света, освещающий сцену, расширился, растянулся, охватив и несколько рядов публики, сидящей поблизости полукругом, как в цирке, вокруг помоста.

— Браво! Браво! Бис!

Кокоша, съежившись и моргая, поднял голову и посмотрел на хлопающих в ладоши людей. Как ни странно, но он многих узнал: в первом ряду сидели его знакомые — коллеги по работе, соседи, Клавка из ближайших «Вин-вод», дядя Миша из стеклотары. Совсем близко с помостом расплылась от удовольствия физиономия жены Надьки и светились счастьем лица старичков-родителей.

Кокоша плакал, а зрители радовались.

— Давай-давай! Вжарь ему! Вломи хорошенько этому забулдыге! — кричал, сложив ладони рупором, Вадик Меднов — лучший, между прочим, друг Кокоши. Кокоша ушам своим не поверил. И глазам — тоже. Потому что Вадик присутствовал тут в костюме и при галстуке. Трезвый!

— Дурак, — сказал черт, ковыряя в пятачке корявым пальцем. — Это ж не твои, это альтернативные. Из Альтернативной Галактики.

В голове у Кокоши шумело и стучало, и никак не укладывалась чудная мысль о каких-то еще близких, но почему-то альтернативных… Странные они тут, это да.

Никогда в жизни Кокоша не видал ни отца с матерью, ни жену такими счастливыми. А уж чтоб Вадик Меднов трезвым был?!

Да нет, это ужас что такое. Все здесь и чуждое, и омерзительное человеку… Зачем, ну зачем он приперся сюда?! На кой черт?!

Кокоша опасливо покосился на рогатого нечестивца — кого-то ему эта морда весьма живо напоминала, но кого? Перед глазами плыли радостные улыбки аплодирующих зрителей. Уголки кокошиного рта, жалко кривясь, съехали вниз.

Кокоша страдал. Страдал всерьез. И не от похмелья. Не от отсутствия денег, собутыльников, выпивки.

Впервые в жизни он страдал потому, что…

Черт, читающий мысли, удивленно глянул на Кокошу и вдруг, сделав упреждающий знак зрителям, звонко чихнул. Серое рыло обвесилось соплями. Рогатый непринужденно смахнул сопли хвостом оземь и вытер запачканную конечность о помост.

Кокоша плакал, сотрясаясь от рыданий и не понимая, откуда берутся еще слезы. Ему казалось: он так много выплакал уже, что вся влага в нем кончилась и теперь даже кожа на лице, на шеках усохла, натянулась как на барабане. Он так устал от сожалений, что прямо на глазах тощал и превращался в мумию.

— Итак, — нахмурясь, сказал черт Кокоше, — ты, я вижу, весьма серьезно сожалеешь. Что ж, повеселил ты нас всех и порадовал от души. Так и быть — отпустим тебя! Хотя… Я думаю, ты еще не обо всем пожалел. Не полностью. А? А ты об этом что думаешь, сынок? Скажи-ка нам!

Черт повернулся левым боком к Кокоше и оказалось, что там, за ним, спрятавшись под мохнатой лапой, стоит Димка, сынуля, любимец Кокошин — такой, как всегда, тихий, пухленький, с круглыми глазами-пуговками, розовощекий. Серьезный. Сердце Кокошино дрогнуло.

— Так что, отпустим его, как считаешь, сынок? Не будем больше твоего папку мучить? — глумливо заискивая, справился черт у Димки, одновременно взгревая ударом кнута голую Кокошину спину.

— Сынуля! — взвыл Кокоша и залился слезами от боли.