Добавить в моё избранное
19 мин, 45 сек 11033
Что в самом деле заставляло обратить на них внимание — так это глубокие провалы и ямы на склонах некоторых холмов, кажущиеся пещерами, уходящими вглубь земли: видимо, это и стало причиной «страшного названия». Не исключено, что местные жители поколениями считали эти провалы «спусками в Пекло», хотя ясно, что любой такой спуск не может быть ни глубоким, ни просто длинным, учитывая жалкие размеры холмов. В одном из писем к своим родителям Антон также упоминал — местные старики хранят услышанные в детстве предания о том, что некогда в эти земли с «закатной стороны» пришли некие «галичане», притеснявшие местных жителей и однажды уничтоженные ими едва не под корень, после чего оставшиеся в живых попросили разрешения захоронить трупы сородичей и, совершив это, покинули эти края, видимо — вернулись на запад. Сохранилось и глухое объяснение причин восстания против «галичан» — будто бы ими управляли «злые старики» и «злые девки», у которых были «золотые серпы», хотя что именно они делали по отношению к местным жителям и почему это привело к вооруженному столкновению, уже забыто. Видимо, брат, как следовало ожидать, принял эти нелепые побасенки за отголоски реальных событий, решил докопаться до сути. Прожив несколько дней в деревне, в какой-то гостепреимной семье, он переехал в сторожку лесника… Там и настигла его страшная смерть.
На утро его изуродованное тело нашли три деревенских парня, пришедшие помогать ему подновить избушку: дверь была закрыта изнутри, но зато окно — распахнуто настежь, и все внутри залито кровью. У Антона было в буквальном смысле слова вырвано сердце, причем оно не было найдено ни рядом с телом, ни где-то еще. Судя по характеру смертельной раны, удар был нанесен чем-то вроде ножа, причем рана была резаная, что еще раз подтверждало догадку: убийца совершил преступление не в припадке ненависти — он сознательно кромсал тело уже потерявшего сознание человека. Заставляли обратить на себя внимание и многочисленные мелкие раны на шее — в основном на горле, которые были нанесены не ножом, а каким-то странным орудием, которое так и не смогли определить — это было не лезвие, не штык или игла, даже не зубы, по крайней мере — не зубы человека или зверя, ское — несколько выстроенных в ряд длинных и толстых игл. Трудно сказать, было ли что-то похищено из сторожки — деньги, по крайней мере, остались на месте, пища — также. Возможно, действовал некий маньяк, но от этого утверждения также никакие ниточки никуда не вели. Странность убийства также усугублялась тем, что никаких следов (включая кровь) вне сторожки найдено не было, а ведь убийца должен был унести свой страшный трофей — сердце! Были в порядке книги, которые взял с собою мой брат — разумеется, добрая половина из них была оккультными — и его записи, которые большей частью не были даже досмотрены в ходе расследования. После того, как люди из органов признали свое бессилие, кто-то из местных привел сторожку в порядок — и теперь бумаги и вещи брата ждали кого-то, кто пожелает забрать их по праву родственников. Насколько я знаю, такое легкомыслие обычно в «органах» не практикуется, но следовало учитывать психологию глубинки, а также то, что контроль над этой глубинкой явно делается спустя рукава — в армии я видел немало подобных примеров.
Отметившись в милиции и получив разрешение забрать имущество брата, частью оставшееся на месте преступления, вместе с ключом от сторожки, я вынужден был оставить машину в деревне на попечение той семьи, у которой останавливался мой двоюродный брат. Тропу, которая вела к сторожке, мне указали они же, причем десятилетняя девчушка, самая младшая в семье, сказала мне со смехом, что детям запрещают уходить по этой тропинке в лес, потому, что там их «схватят Люди Дубов». В ее смехе чувствовалась нерешительность, которую я приписал тому, что она еще не до конца рассталась с детскими страхами.
Дубы в лесу и вправду были, хотя по всем правилам этому лесу полагалось быть чисто хвойным, словно их когда-то насадили здесь специально. А вот «Людей Дубов», кем бы ни были эти детские пугала, я не встретил, хотя время от времени, когда в кронах деревьев взвывал порыв ветра, приносивший холод и запах болота, мое сердце непроизвольно замирало — кроме того, я был на стороже, помня, что в окрестностях бродит маньяк-убийца и в то же время желая всем сердцем встречи с ним, чтобы на правах самообороны отомстить за Антона. Но до сторожки я добрался без приключений.
Конечно, избушка лесника нуждалась в починке, это было видно невооруженным глазом, но она была еще достаточно крепкой, чтобы приютить меня на несколько дней. Внутри, против ожидания, было чисто, хотя деревянные ставни и заставляли пользоваться предусмотрительно захваченным электрическим фонариком, кроме того — внутри царил запах старой, подгнивающей древесины и еще чего-то, заставлявшего невольно вспомнить, что весь пол был несколько недель назад залит кровью. Впрочем, когда я открыл окно настежь и выключил фонарь, воздух ранней осени отрезвил меня от неприятного ощущения.
На утро его изуродованное тело нашли три деревенских парня, пришедшие помогать ему подновить избушку: дверь была закрыта изнутри, но зато окно — распахнуто настежь, и все внутри залито кровью. У Антона было в буквальном смысле слова вырвано сердце, причем оно не было найдено ни рядом с телом, ни где-то еще. Судя по характеру смертельной раны, удар был нанесен чем-то вроде ножа, причем рана была резаная, что еще раз подтверждало догадку: убийца совершил преступление не в припадке ненависти — он сознательно кромсал тело уже потерявшего сознание человека. Заставляли обратить на себя внимание и многочисленные мелкие раны на шее — в основном на горле, которые были нанесены не ножом, а каким-то странным орудием, которое так и не смогли определить — это было не лезвие, не штык или игла, даже не зубы, по крайней мере — не зубы человека или зверя, ское — несколько выстроенных в ряд длинных и толстых игл. Трудно сказать, было ли что-то похищено из сторожки — деньги, по крайней мере, остались на месте, пища — также. Возможно, действовал некий маньяк, но от этого утверждения также никакие ниточки никуда не вели. Странность убийства также усугублялась тем, что никаких следов (включая кровь) вне сторожки найдено не было, а ведь убийца должен был унести свой страшный трофей — сердце! Были в порядке книги, которые взял с собою мой брат — разумеется, добрая половина из них была оккультными — и его записи, которые большей частью не были даже досмотрены в ходе расследования. После того, как люди из органов признали свое бессилие, кто-то из местных привел сторожку в порядок — и теперь бумаги и вещи брата ждали кого-то, кто пожелает забрать их по праву родственников. Насколько я знаю, такое легкомыслие обычно в «органах» не практикуется, но следовало учитывать психологию глубинки, а также то, что контроль над этой глубинкой явно делается спустя рукава — в армии я видел немало подобных примеров.
Отметившись в милиции и получив разрешение забрать имущество брата, частью оставшееся на месте преступления, вместе с ключом от сторожки, я вынужден был оставить машину в деревне на попечение той семьи, у которой останавливался мой двоюродный брат. Тропу, которая вела к сторожке, мне указали они же, причем десятилетняя девчушка, самая младшая в семье, сказала мне со смехом, что детям запрещают уходить по этой тропинке в лес, потому, что там их «схватят Люди Дубов». В ее смехе чувствовалась нерешительность, которую я приписал тому, что она еще не до конца рассталась с детскими страхами.
Дубы в лесу и вправду были, хотя по всем правилам этому лесу полагалось быть чисто хвойным, словно их когда-то насадили здесь специально. А вот «Людей Дубов», кем бы ни были эти детские пугала, я не встретил, хотя время от времени, когда в кронах деревьев взвывал порыв ветра, приносивший холод и запах болота, мое сердце непроизвольно замирало — кроме того, я был на стороже, помня, что в окрестностях бродит маньяк-убийца и в то же время желая всем сердцем встречи с ним, чтобы на правах самообороны отомстить за Антона. Но до сторожки я добрался без приключений.
Конечно, избушка лесника нуждалась в починке, это было видно невооруженным глазом, но она была еще достаточно крепкой, чтобы приютить меня на несколько дней. Внутри, против ожидания, было чисто, хотя деревянные ставни и заставляли пользоваться предусмотрительно захваченным электрическим фонариком, кроме того — внутри царил запах старой, подгнивающей древесины и еще чего-то, заставлявшего невольно вспомнить, что весь пол был несколько недель назад залит кровью. Впрочем, когда я открыл окно настежь и выключил фонарь, воздух ранней осени отрезвил меня от неприятного ощущения.
Страница
2 из 6
2 из 6
