Головоломка

Однако конкретно этот рассказ — он неожиданно попросил у меня вводного слова. Буквально визжал, умоляя об этом.

Уважу его просьбу.

Когда я садился за комп, чтобы писать «Головоломку», у меня страшно болела голова. На улице шёл дождь, настроение нулевое, работать совершенно не хотелось.

Обычно, когда я в таком состоянии, то ни о каком творчестве не может быть и речи. Однако в тот день я всё-таки открыл Word и набил первую строку. Напечатал буквально первое, что пришло в голову, даже не задумываясь. У меня не было в голове никакого сюжета, никакого плана, ни даже малейшей задумки.

Однако рассказ пошёл. И ещё как пошёл! Абзацы ложились на страницу один за другим, никогда прежде не писал с такой лёгкостью. Я словно откапывал его, вместо того, чтобы строить.

В результате «Головоломка» родилась примерно за два часа. И в последствии, кстати, почти не редактировалась — я только убрал много лишних местоимений (наверняка недостаточно много) и расставил недостающие запятые (уверен, много пропустил).

Но больше всего меня встревожила сама история. Какая-то она получилась… слишком больной. Даже по моим меркам — слишком.

В общем смело ставьте единицы, господа читатели. Об одном попрошу — комментируйте, не стесняйтесь. Мне очень интересен сторонний взгляд на этот рассказ.

А если кто скажет, что мне пора к психиатру… что же — я пойду к психиатру.

На этом у меня всё. После звёздочек уже начинается плод дождя и головной боли.

Приятного чтения.

Джунгли трепетали.

Пошёл дождь и забил белым шумом все органы чувств. Оставил только шорох воды. Ощущение прилипшей к телу одежды. Запах сырости.

И ещё навалилось удушье, будто на голову набросили мусорный мешок и перетянули удавкой. Ноги не держали, тело били судороги — чтобы не упасть, я прислонился к стволу дерева.

В следующую секунду живот скрутило, и содержимое желудка рвануло вверх, согнув меня пополам.

Господи, о господи… ещё немного и я вытошню все внутренности!

Грудную клетку раздирали спазмы, из меня уже минут пять, как ничего не вытекало, но взбунтовавшийся организм и не думал успокаиваться. Под языком скопилась желчь, которую пришлось сплёвывать.

В таком ритме меня крутило ещё минут пять, а потом всё резко закончилось. Боль растворилась в страшной усталости.

Колени подогнулись, и я рухнул на ковёр из гнилых листьев, даже не думая что в такой подстилке могут прятаться скорпионы и прочие твари. Плевать мне на них. Я слишком устал, чтобы думать о мелочах.

Однако достаточно свеж для успокаивающей сигаретки.

Сформулировав это желание, я сунул руку в нагрудный карман, где всегда держал резервный табачок. Мятая пачка «Кэмела» напрочь отсырела и разбухшие от влаги раковые палочки напоминали мёртвые женские пальцы с ядовито-жёлтыми ногтями-фильтрами.

Но всё равно выглядели аппетитно.

Дрожащей рукой я вложил сигарету-палец в скользкие от рвоты губы. Попутно отметил, что ладошка у меня забрызгана кровью по самое запястье.

В горле снова шевельнулась тошнота.

Курить! Срочно!

Но где зажигалка? Её не нигде было. Ни в рубашке, ни в брюках, ни в…

Несколько секунд я тупо соображал, куда мог подевать столь необходимый аксессуар, пока не вспомнил, что всего два часа назад Саша забрала у меня зажигалку чтобы развести костёр.

Саша! Чёрт!

Я зарычал и выплюнул изо рта бесполезную сигарету.

Треклятая сука и после смерти выводит из себя!

Я перевернулся на бок и, напрягая глаза, взглянул туда, на другую сторону полянки, где под струями тропического ливня остывал обезображенный труп моей жены.

Из-за потоков воды ничего не увидел. Но точно знал, что тело лежит там, где я его бросил.

Нужно посмотреть. Может ещё дышит?

Борясь со слабостью, я поднялся на ноги и неспешно пересёк полянку. Труп сломанной куклой лежал на земле, и дождь поливал его своими струями.

Сейчас Саша напомнила мне дворняжку, которую я сбил однажды ночью, когда на предельной скорости гонял по пустой автостраде, успокаивая нервы.

Точно такое же невообразимое месиво вместо лица. Кровь и кости смешались с ошмётками какого-то белого, студнеобразного вещества, похожего на содержимое жирного фурункула. Из этого месива торчали слипшиеся волосы.

Трава вокруг на полметра окроплена кровью и ещё чем похуже. Даже ливень пока не успел смыть эту гадость.

Я присел на корточки перед телом, гордясь тем спокойствием, с которым проделал это нехитрое действие.

А ещё во мне проснулось любопытство. Даже не любопытство, а интерес — холодный, отчуждённый интерес романиста. Холодная ирония ситуации: я писал жуткие триллеры всю свою жизнь, описывал такое, от чего волосы встают дыбом, но никогда не видел настоящего трупа.