Добавить в моё избранное
8 мин, 6 сек 2154
Цейтноты его нервировали.
Булгаков не обиделся.
— Я редактирую следующий за вашей правкой текст. Сюжет должен оставаться логичным. Великий закон литературы и вселенной. Но логика эта необычная, внутренняя, логика вселенной, её постичь нельзя. Только интуитивно улавливать, а это дано не каждому. В жизни нет случайностей, всё закономерно. Редакторы отбираются именно по этому принципу — они видят связи.
— Кто, например? — Сомову стало любопытно.
— До меня была смена Гоголя. Потрясающее чутьё! Сам Главный к нему, бывает, за советом обращается. После заступает Хармс. Титан, но любит пошалить. Из всех вероятностей выбирает самые несуразные. Недавно уверил одного толстосума, что деньги — зло. Тот вбухал свои миллионы в покупку острова, занялся редиской. Ночей не спал, сорта выводил, млел. А куда её потом? Бросить жаль, прикипел. Продаёт. С той продажи больше прежнего выручает. Мучается, бедняга, а от злата-серебра ему никуда.
— У меня кардиоосциллограф времён Ивана Грозного, вот и помог бы, — фыркнул Сомов.
— Редисочник наш в другом измерении, — вздохнул Булгаков. — Невозможно разные судьбы в одном ментальном пространстве прожить.
— То есть? — испугался доктор. — Это куда ж меня?
Мастер пожал плечом.
— Параллельностей на Земле — сонмище. Одни миры допустимостей чего стоят. Соврёшь — а мир уж вот, кушай его за обе щёки. Точно такой, как изначальный, но с учётом вышеозначенного вымысла. У людей ложь — зло, у вселенной же — вариант допущения. Так что с этим надо бы поаккуратней. Только апокалиптики сколько миров угробили. Но вернёмся к нашему делу. Итак…
Булгаков перевернул часы.
Тяжёлая капля медленно набухала на основании верхней колбы. Плим — грузно плюхнулась на дно. Первая. Похоже на переливание крови. Сколько таких капель отследил Сомов за практику. Сколько нелепых обещаний надавал в неумелых молитвах — пусть больной выживет и я… я… брошу курить! Больные выживали — курить он не бросал. Или не выживали… Тогда запирался в ординаторской и курил, курил, курил, возвращаясь к своей детской мечте. Но какие исследования в сельской больнице, где в дефиците даже немудрящее гипотензивное.
Доктор схватил ручку и вписал где-то между окончанием института и отъездом в Сосновку: «Распределение — Москва, НИИ Медицинских Иммунобиологических препаратов». Потом передал том редактору.
— Всё-таки панацея. — Булгаков нахмурился.
— Попробовать-то можно, — пробурчал Сомов.
— Попробовать можно. Но… — Мастер склонился над книгой. Страницы заворочались, зашептались. Строки испарялись, стоило тончайшему перу коснуться желтоватой бумаги. Тут же на их месте голубоватым пламенем вспыхивали новые.
Том снова перекочевал к Сомову. Он уткнулся в исправленный текст. Клубы информации окутали его мозг, перед глазами сверхзвуковым лайнером мелькнула будущая жизнь. Доктор оторопел.
— Где моя семья? Что за Раиса? Какие Дмитрий и Лерочка?
— Разве не в Сосновке вы встретили будущую жену? — невинно поинтересовался редактор. — Но вы вычеркнули Сосновку из своей жизни. Вашей женой стала Раиса Кузьмина, студентка московской консерватории. Логично, что и дети у вас другие, Дмитрий и Валерия.
— Я могу побывать в Сосновке… проездом! — взвился Сомов.
— Вы хотите случайности.
— Поеду специально, познакомлюсь с Ольгой и назад!
— Мы не помним своих альтернативных воплощений. В вашей памяти не будет Сосновки.
Сомов насупился и, покусав кончик ручки, опять взялся за работу. Строки расступились, уступая место новому сюжетному повороту. Равнодушные капли отсчитывали вневременье. Скоро Фёдор Алексеевич отдал на редактуру результат своих трудов.
— Опять НИИ… — Булгаков прищёлкнул языком. — Вы же читали — панацеи не будет. На то у вселенной есть причины.
— Читал, — с вызовом бросил Сомов. — Пусть вакцину изобрету не я, но я задам направление.
— За деревьями не видим леса, — огорчённо пробормотал Мастер и принялся испарять пером строки.
Оценив итог, Сомов едва не задохнулся от негодования.
— Я же уехал из Сосновки с Ольгой, у нас родился наш Вовка… Куда вы дели моего внука?!
— Вы забыли, что когда-то оперировали девочку с перитонитом, ставшую, спустя годы, женой вашего сына.
— Как я могу забыть! — возмутился Сомов. — Невестка всё же! Кстати, первая полостная операция в моей больнице!
— Какой больнице? — редактор прищурился.
— Мой стационар в пять коек спас сотни жизней! До меня там даже медпункта не было! Помню ваши «Записки юного врача»! Поверьте, коллега, во второй половине ХХ века дела вдали от центров обстояли немногим лучше! Мракобесие и невежество. Народное целительство — навоз на открытые раны, сахар в родовых путях «чтобы дитё выманить»… Чудовищно! Я обил десятки чиновничьих порогов, клянчил средства, выпрашивал кадры… Чего стоило безусому мальчишке заслужить доверие местных!
Булгаков не обиделся.
— Я редактирую следующий за вашей правкой текст. Сюжет должен оставаться логичным. Великий закон литературы и вселенной. Но логика эта необычная, внутренняя, логика вселенной, её постичь нельзя. Только интуитивно улавливать, а это дано не каждому. В жизни нет случайностей, всё закономерно. Редакторы отбираются именно по этому принципу — они видят связи.
— Кто, например? — Сомову стало любопытно.
— До меня была смена Гоголя. Потрясающее чутьё! Сам Главный к нему, бывает, за советом обращается. После заступает Хармс. Титан, но любит пошалить. Из всех вероятностей выбирает самые несуразные. Недавно уверил одного толстосума, что деньги — зло. Тот вбухал свои миллионы в покупку острова, занялся редиской. Ночей не спал, сорта выводил, млел. А куда её потом? Бросить жаль, прикипел. Продаёт. С той продажи больше прежнего выручает. Мучается, бедняга, а от злата-серебра ему никуда.
— У меня кардиоосциллограф времён Ивана Грозного, вот и помог бы, — фыркнул Сомов.
— Редисочник наш в другом измерении, — вздохнул Булгаков. — Невозможно разные судьбы в одном ментальном пространстве прожить.
— То есть? — испугался доктор. — Это куда ж меня?
Мастер пожал плечом.
— Параллельностей на Земле — сонмище. Одни миры допустимостей чего стоят. Соврёшь — а мир уж вот, кушай его за обе щёки. Точно такой, как изначальный, но с учётом вышеозначенного вымысла. У людей ложь — зло, у вселенной же — вариант допущения. Так что с этим надо бы поаккуратней. Только апокалиптики сколько миров угробили. Но вернёмся к нашему делу. Итак…
Булгаков перевернул часы.
Тяжёлая капля медленно набухала на основании верхней колбы. Плим — грузно плюхнулась на дно. Первая. Похоже на переливание крови. Сколько таких капель отследил Сомов за практику. Сколько нелепых обещаний надавал в неумелых молитвах — пусть больной выживет и я… я… брошу курить! Больные выживали — курить он не бросал. Или не выживали… Тогда запирался в ординаторской и курил, курил, курил, возвращаясь к своей детской мечте. Но какие исследования в сельской больнице, где в дефиците даже немудрящее гипотензивное.
Доктор схватил ручку и вписал где-то между окончанием института и отъездом в Сосновку: «Распределение — Москва, НИИ Медицинских Иммунобиологических препаратов». Потом передал том редактору.
— Всё-таки панацея. — Булгаков нахмурился.
— Попробовать-то можно, — пробурчал Сомов.
— Попробовать можно. Но… — Мастер склонился над книгой. Страницы заворочались, зашептались. Строки испарялись, стоило тончайшему перу коснуться желтоватой бумаги. Тут же на их месте голубоватым пламенем вспыхивали новые.
Том снова перекочевал к Сомову. Он уткнулся в исправленный текст. Клубы информации окутали его мозг, перед глазами сверхзвуковым лайнером мелькнула будущая жизнь. Доктор оторопел.
— Где моя семья? Что за Раиса? Какие Дмитрий и Лерочка?
— Разве не в Сосновке вы встретили будущую жену? — невинно поинтересовался редактор. — Но вы вычеркнули Сосновку из своей жизни. Вашей женой стала Раиса Кузьмина, студентка московской консерватории. Логично, что и дети у вас другие, Дмитрий и Валерия.
— Я могу побывать в Сосновке… проездом! — взвился Сомов.
— Вы хотите случайности.
— Поеду специально, познакомлюсь с Ольгой и назад!
— Мы не помним своих альтернативных воплощений. В вашей памяти не будет Сосновки.
Сомов насупился и, покусав кончик ручки, опять взялся за работу. Строки расступились, уступая место новому сюжетному повороту. Равнодушные капли отсчитывали вневременье. Скоро Фёдор Алексеевич отдал на редактуру результат своих трудов.
— Опять НИИ… — Булгаков прищёлкнул языком. — Вы же читали — панацеи не будет. На то у вселенной есть причины.
— Читал, — с вызовом бросил Сомов. — Пусть вакцину изобрету не я, но я задам направление.
— За деревьями не видим леса, — огорчённо пробормотал Мастер и принялся испарять пером строки.
Оценив итог, Сомов едва не задохнулся от негодования.
— Я же уехал из Сосновки с Ольгой, у нас родился наш Вовка… Куда вы дели моего внука?!
— Вы забыли, что когда-то оперировали девочку с перитонитом, ставшую, спустя годы, женой вашего сына.
— Как я могу забыть! — возмутился Сомов. — Невестка всё же! Кстати, первая полостная операция в моей больнице!
— Какой больнице? — редактор прищурился.
— Мой стационар в пять коек спас сотни жизней! До меня там даже медпункта не было! Помню ваши «Записки юного врача»! Поверьте, коллега, во второй половине ХХ века дела вдали от центров обстояли немногим лучше! Мракобесие и невежество. Народное целительство — навоз на открытые раны, сахар в родовых путях «чтобы дитё выманить»… Чудовищно! Я обил десятки чиновничьих порогов, клянчил средства, выпрашивал кадры… Чего стоило безусому мальчишке заслужить доверие местных!
Страница
2 из 3
2 из 3
