Ледяной ангел

— А ты чего выпучился, щенок?! — Прохрипел низкий голос, будто кто-то говорил у папы в животе, кто-то, кто вовсе не был папой, а только шевелил его губами, выталкивая плохие слова. — Ну?! Ты дневник сегодня показывал? Показывал, спрашиваю?!

Анджело молча затряс головой, тараща глаза, в которые заползал запоздалый ужас. Про дневник он совершенно забыл. С утра там красовалось замечание по поведению, которое он пробовал стереть резинкой так старательно, что проделал на странице уродливую дыру. Дыру, которая говорила сама за себя.

Отец тяжело шагнул на пол, покачнулся, но удержал равновесие, ухватившись за край полки:

— Где дневник?

Анджело только крепче прижал к себе друга. Что сделает папа, если увидит теперь дырку?

— Где, спрашиваю?! Да брось ты эту… — рука с траурными каемками под ногтями протянулась и ухватила друга за ухо. Дохнуло перегаром и гнилью. — Мужик уже большой, а все возишься с мартышкой этой, как сопляк!

Друга рвануло из объятий. Анджело вцепился в родное тельце, пахнущее шерстяным уютом. Но мужчина, притворявшийся отцом, был сильнее. Раздался треск. Мальчика швырнуло на спинку дивана. Перед глазами оказалось обезглавленное тело — из шеи лез ватный снег, красные нитки свисали, как разорванные артерии.

— Жако!

Анджело бросился к все еще улыбающейся голове, свисающей из толстых бесчувственных пальцев. Если действовать быстро, друга, быть может, можно еще спасти!

Пальцы разжались. Нога в грязном шлепанце поднялась, опустилась, вминая добрую мордочку в череп. Хрустнули под подошвой пуговичные глаза. Что-то жалобно пискнуло, умирая.

— Вот тебе твоя мартышка.

Не помня себя, мальчик метнулся с дивана. Вцепился в толстую, обтянутую джинсами ногу, задергал, заколотил кулаками:

— Не трогай его! Перестань! Жако, Жако!

Не ожидавший атаки отец пошатнулся, взмахнул рукой. Бутылка ударилась о шкаф, хрустнуло стекло. Анджело почувствовал на шее прохладные брызги.

— Ах тыть… — что-то рвануло его за шкирку, вздернуло в воздух. Щеку ожгло так, что голова дернулась назад, и в глазах потемнело.

— Что тут… Что ты делаешь? — Влажно донеслось до Анджело сквозь шум в ушах. Мама! — Бутылка! Откуда ты взял, паразит?!

И снова про него забыли. Голоса поднимались и опускались, слова увязали в ушах, будто голова была полна вывалившихся из друга ватных кишок. Мальчик тихонько сполз по стенке и сел, поджав колени к подбородку. За пеленой слез две пары ног танцевали сложный танец, не попадая в такт. Они то и дело поддавали сморщенную коричневую тряпочку и хлопья снега — обезьяний мозг.

Наконец, кто-то запнулся и об Анжело. Его вздернули на ноги, поставили перед фланелевой рубашкой, вывалившей клетчатый язык из-под ремня брюк. Он долго не мог понять, чего от него хотят.

— Проси прощения, — наконец, просочилось через вату в ушах. Пальцы с облупившимся лаком на ногтях тряхнули его за плечи. — Извинись перед отцом.

Мальчик молчал, уставясь в пол. Разве правильно извиняться перед убийцей?

— Все! Ты сам напросился!

Воротничок рубашки врезался в горло. Анджело быстро-быстро перебирал ногами, но носки едва успевали касаться пола. Мгновение — и он уже стоял на лестнице. Знакомая дверь с именем отца на табличке захлопнулась перед носом. Анджело непонимающе смотрел на лакированное дерево. Оно скользнуло внутрь, на бетонный пол шлепнулось пальто. Один ботинок выкатился следом, второй пролетел дальше и запрыгал вниз по лестнице. Из коридора дохнуло гадко, рявкнуло паровозным нутром:

— Иди погуляй! Охладись. Как надумаешь извиниться, придешь!

Дверь захлопнулась снова. Щелкнул замок. Половицы скрипнули под тяжелыми шагами, и все стихло. Анджело немного подождал. Зачем-то надавил рукой на полированное дерево. Оно не подалось. Мальчик натянул пальто и пошел искать второй ботинок.

Я люблю ночь. Ночью не бывает солнца, которое заставляет меня плакать. Все затихает, и если прислушаться, можно услышать, как дышит душа города — анима урбис. Она здесь — в тумане, густеющем под оранжевыми конусами фонарей, в далекой полицейской сирене, в прикосновении влажного воздуха, в химическом запахе порошка из подвальной прачечной, в отражении вывески сомнительного бара, мерцающем на леденеющем асфальте.

Я слышу твои шаги. Неуверенно, медленно они ведут тебя ко мне. Ты еще этого не знаешь, но мы встретимся. Мы обязательно встретимся. У меня есть кое-что для тебя, Анжело. О, да… У меня есть то, что тебе нужно, а у тебя есть то, что нужно мне.

У Анджело зуб на зуб не попадал. Он часто слышал это выражение, но только теперь понял, что оно по-настоящему значит. Если бы он решил спросить у кого-нибудь дорогу, то едва ли мог бы выдавить хоть одно внятное слово, так скакала зажившая самостоятельной жизнью челюсть. Хотя кого тут спрашивать? На улицах не было ни души.