Проигрыш Хромого Пса

Несмотря на светлое свое имя, она была самой настоящей колдуньей, которую даже сжигать-то доверили бы не каждому палачу, опасаясь мести той после смерти. Увы, даже такое случалось под нашим небосводом.

Он нашел ее несколько лет назад, взял с поличным, без доноса, к счастью, своими средствами. Он нашел ее и потерял себя.

Он пал. Как мужчина, обязавшийся избегать женщин, пал, как идальго, ибо Марисоль была наполовину испанка — мать ее, Долорес, ведьма послабее, пробавлялась тем, что была маркитанткой, шедшей за войском, а отцом был некий, горячий, как головня, цыган, от которого и получила Марисоль свою опасную силу. Простолюдинка, как ни крути. Хуже.

Силу, которую ей не пришлось пускать в ход, когда Хромой Пес нашел ее. Уже тогда он был Хромым Псом, почитаемым в обоих лагерях, а тут…

Три дня они не расставались, три дня чувствовал Хромой, что сходит с ума от счастья и горя одновременно, три дня Марисоль царила в сердце Хромого Пса, но в полночь на четвертую ночь он взял себя в руки — и все, что успела Марисоль, так это скрыться. Скажу правду — это было то, что он ей позволил, долго провожая ее стволом пистолета по темной улице, из окна комнаты, где ему, Псу, показали, что такое грехопадение. Он так и не выстрелил и корил себя за это до сих пор. Причины я перечислял выше, но признаюсь вам за Хромого Пса — он предпочел бы воспоминание о победе над собой, чем о том, что порой не давало ему спать ночами. И еще более тайное, исподволь порой бившее его прямо в сердце — он не был уверен, что удержится от искуса возле Марисоль, справится с собой — как хотите, если сразу ее не убьет. Он надеялся на коллег, что они достанут ее и все, что ему останется — вознести благодарственную молитву.

Не тут-то было. Она исчезла, как морок, как призрак, рассеявшийся после крестного знамения. Несколько раз вспышки чумы или иного мора срывали его с места, но он опаздывал. Неизменно опаздывал. И, уже попав на место, понимал, что снова разминулся с Марисоль.

Что до той истории — он не потерял уважения сил темных, понявших, что он тоже человек, а следовательно, может и пасть, но подкупать его пытаться не стоит, он, просто для того, что успокоить зудящую язву стыда, убьет того, кто к нему обратится.

Не потерял он и доверия коллег. Великий Инквизитор, когда ему, в виде возможного происшествия (фактов не было) довели до сведения эту историю, лишь недоверчиво-удивленно свел брови и тема сама собой сошла на нет.

Но не для Хромого Пса. Нет, он не был одержимым теперь одной лишь мыслью — найти и убить Марисоль, он был сильным духом человеком, но зато теперь он чувствовал себя так, как почувствовал бы себя солдат перед сражением, увидев, что из его кирасы вырван кусок металла напротив сердца. И еще. Он не любил себе врать. Он хотел проверить, устоит он перед ней на сей раз, или уж оставаться с ней и гори все огнем? С ней бы он не остался, как и она с ним, такой Хромой Пес был бы неинтересен что ей, что ему самому. Но все же…

Он сильно ушиб ногу, пробираясь темными задними дворами между домов. Он не ошибся — как и раньше никогда не ошибался. Прежде, чем городок охватит пламя, ему надо кое-что успеть сделать.

Споткнулся он о труп, лежащий на задворках. Он склонился к нему — верно. Это был больной. Но это была не чума. Разложившаяся плоть несла следы многолетней проказы. Странная эпидемия, усмехнулся он про себя, напоровшись еще несколько раз на трупы с разными болезнями — бубонной чумой и проказой в последней стадии. Он уже понял, что это было. Марисоль звала его. Он рассвирепел. В конце концов, есть и иные способы позвать человека поговорить, не убивая целый городок! Кто бы позволил такой толпе прокаженных жить среди людей?

Несколько раз прятался он от отважных чумных докторов (он сам видел, что они без страха переворачивали трупы, кидали их на телеги, пытались хоть что-то сделать для живых, слышал их удивленные разговоры на латыни — немудрено, чума пополам с проказой, может, это наказание свыше?) Тогда возиться уже не стоило, если Всевышний решил покарать сие местечко, то пытаться помешать ему — накликать беду себе на голову. Но нунции молчали и доктора продолжали честно трудиться.

Вскоре он, задними дворами, задворками и тупиками, заваленные мертвыми и умирающими, вышел к задней стене городской ратуши, возле которой не было ни души, лишь лежал посреди площади труп человека с пистолетом в руке. Одет он был не в пример богаче других горожан, и Пес понял, что это — глава города. Совершивший тягчайший грех — самоубийство.

Ма-ри-соль. Три слога, тремя лезвиями режущее его сердце, имя. Кираса так и не заросла, металл мертв и дыр в самом себе не затягивает, но зато жестче стала кожа, как он искренне надеялся и о чем молился столько раз.

Город был обречен. После того, как он закончит свое маленькое расследование, он просто выйдет к кордону и прикажет поджечь город, не трогая имущества и не входя в дома.