Проигрыш Хромого Пса

Марисоль он нашел на высокой лавочке перед ратушей, на виду у всего честного народа — как докторов, так и мечущихся кто в агонии, а кто от ужаса, жителей.

— И как так выходит, что всем на тебя наплевать, Марисоль? — Зло усмехнулся Хромой.

— Они видят меня, как пораженную сразу чумой и проказой, бедняжку, а от докторов я отговорилась тем, что не хочу подвергать их опасности и скоро уйду в лучший мир, после чего останется лишь сжечь заразные останки. Я была, — Марисоль усмехнулась, — убедительна!

— Понятно, — кивнул Хромой Пес, все слабее уже соображая, что он делает, и что ему надлежит сделать.

— Надеюсь, — эта черная птица, а Марисоль была похожей на черную птичку, насквозь видела его. Худое, скуластое лицо Хромого Пса было непроницаемо, впрочем, как и всегда, но Марисоль хватало и его глаз, его дыхания и его запаха. Ее убивало то же, что и его — чувство нужды в человеке. В другом человеке. При этом не в привычном понимании — пользы для, а необходимости ради. Сила Марисоль не позволяла ей делить свое сердце меж ей, силой, и еще кем-то. Вера и сила Пса не позволяла и ему того же самого. Два человека из двух, максимально противных друг другу, лагерей, просто и глупо тянулись друг к другу, теряя себя тех, старых, что были до той встречи.

Марисоль не гордилась победой — это не было победой, что уж себе врать. Как и Хромой Пес не мог заставить себя просто перешагнуть это падение, которое он честно отмолил, выполнив всю, наложенную на него, епитимью — и, скажем честно, спасло его от мер более суровых то, что он был тем, кем был — человеком, который олицетворял собой высшую цель Инквизиции — очищение душ паствы своей. А так наказание было бы куда более суровым. Пастырю, что исповедовал его, он поведал всю правду, о том, что Марисоль была ведьмой — тоже. Этому пастырю он верил, а ему надо было излить душу и получить наказание, пусть смешное, людское, но которое, хоть формально, даст ему шанс вернуться в ряды борцов, а там, Бог даст, подвернется ему эта Марисоль еще раз!

Пастырь был честным человеком и Пес не ошибся, покаявшись во всем. Тайна исповеди так и осталась тайной. Браво. И раб Божий, Диего де Кармона, завершив покаяние, вернулся к своим, куда более важным, делам — как рассудили бы со стороны. Но стороны не было, а сам Хромой Пес прекрасно знал, какие дела важные, а какие не так важны.

— Зайдем вовнутрь, — просто-таки прорычала Марисоль, схватила Пса за рукав и потащила в ратушу. Мельком отметил Хромой, что на площади никто и ухом не повел при виде этой странной парочки. Они их не видели. Да, сила Марисоль была велика. Возможно, даже более велика чем у тех, обладавших ею, что он послал на костер или убил своими руками.

Что она делает? Куда она тащит этого Хромого Пса, которого клялась при всех старших, убить, как собаку, простите за каламбур? Нет, она убьет его, конечно, убьет, но…

— Зачем ты уничтожила целый город, Марисоль? Ты обезумела? Если ты хотела видеть меня, позвала бы или назначила бы встречу, — Хромой Пес не был лицемером и говорил правду, — ты же знаешь, что я пришел бы.

— А я и позвала, — зло усмехнулась Марисоль, — на свой лад. Ты же знаешь, — передразнила она его последнюю фразу, точно скопировав интонацию и почти точно — слова, — что я ведьма!

Диего достал сигару и закурил, тяжело, мрачно глядя на Марисоль, стоявшую теперь чуть в отдалении. Оба молчали. Оба понимали, что такая встреча может быть лишь первой. Первой из череды похожих.

— Я не могла тебя позвать, Хромой Пес! Не могла, пока на твоей шее висит крест, а на груди покоится папская булла с розгой, мечом и крестом! Мой зов не достигал тебя! — Марисоль разъярилась, наконец. Ничего испанского, мрачного, темного, в ней не было — была там цыганская бездонная чернота и ведьмина ярость.

— Я… Я слышал тебя, Марисоль, — вдруг признался Диего, — но отгонял этот зов, как зов сил дьявола.

— А ты знаешь, что происходило со мной, когда ты его, как ты выразился, отгонял? — Осведомилась Марисоль.

— Мне было все равно, — честно и равнодушно признался Хромой Пес и затянулся поглубже.

— Это был ад на земле, чертов убийца.

Трудно и неохотно раздвигались губы Хромого Пса, трудно и неохотно, как цветок сквозь мостовую, появлялась на нем улыбка, но на сей раз он улыбнулся. Ведьма, убившая целый город, чтобы его позвать, зовет его убийцей, да еще и служащим ее же хозяину. Он послал окурок в открытую дверь, тот, не долетев, упал на каменный пол и теперь мирно тлел там.

— Я понял, что это работа ведьмы до того, как увидел сразу две столь разных болезни на людях. Я увидел слизь на стенах, темную, гнусную, сине-зеленую слизь. Там, где жизнь убивают ведьмы, всегда появляется она. Это я понял уже давно, а вот почти никто, а может, и никто из моих коллег, так и не понял, я же не спешу делиться.

Да. Такая встреча могла значить только одно — первая из немногих.