Добавить в моё избранное
22 мин, 8 сек 3903
Марисоль молча кинулась ему на грудь, а он, не успев и подумать о том, чтобы ей этого не позволить, мертво, каменно прижал ее к себе, на миг отстранил и, наконец, губы ведьмы Марисоль и безжалостного убийцы ведьм, Хромого Пса, соединились.
Марисоль первая пришла в себе и, чуть отстранившись, дернула из-за корсажа короткий, острый, как игла, стилет и ударила Хромого Пса в грудь, прямо напротив сердца. В ту же секунду прогремел под сводами ратуши пистолетный выстрел.
Удар серебряной пули, пули, которую еще тогда, после их первой встречи, отлил Хромой Пес, величиной в очень добрый желудь, был так силен, что снизу вверх, от пояса, как и стрелял Пес, прошел ее тело, сломав ей грудные позвонки и пробив сердце и отбросил ее тонкое тело на несколько шагов. Умирая, она увидела, что Хромой Пес молча поглаживает грудь, куда пришелся удар ее стилета из Толедо, но крови на пальцах нет.
Удар стилета пришелся в массивный серебряный медальон, висевший под сорочкой Диего де Кармоны. Соскользнул с него, рассек кожу справа на груди и неглубоко вошел в плечо.
Хромой Пес выстрелил на долю секунды позже и понимал, что проиграл этот поединок вторично. Проиграть дважды одной и той же ведьме! Дикий смех раздался в ратуше, дикий тем, как он звучал, походя, скорее, на вой, так и тем, где он звучал.
Диего признавал, что теперь, как проигравший дважды, он обязан проиграть и третий раз, похоронив ее так, как теперь кто-то властно шептал ему в уши. Ему было, признаться, все равно, кто это шепчет. Он поднял легкое тело Марисоль, из чьих мертвых глаз так и не ушли ни любовь, ни ярость, вышел из ратуши и, не таясь, пошел по центральной улице прямо на кордон. Сунувшихся к нему было чумных докторов он, словно собак пинком, отбросил кратким: «Именем Святой Инквизиции», брошенным им прежде, чем доктора дотронулись до него. На лицах этих невиданных птиц, в их масках, разумеется, ничего не могло отразиться, но почтительность и безмерное уважение было в каждом их жесте, когда, освобождая дорогу человеку, что владел такими словами, они церемонно кланялись ему. Они проморгали его, проморгали, как он попал в город, проморгали какую-то трагедию, судя по ярости в глазах человека Инквизиции, а потому растаяли так быстро, что так и подмывало прихватить их в допросную залу и задать пару вопросов.
На кордоне, перед зеленым нунцием, Хромой Пес встал и кратко представился.
— Я — слуга Священного Трибунала, Диего де Кармона, по прозвищу «Хромой Пес». Булла у меня за пазухой, вы можете достать и посмотреть. Не желаете? Благодарю. Я тут своей волей. Город уничтожен ведьмой, отзывайте докторов, а городок сожгите, начиная с окраин, не трогая ничего и не входя в дома, гоните пламя кругом, чтобы город сгорел дотла. И молитесь, молитесь, молитесь за души тех несчастных, что примут огненную смерть. Докторам — скинуть и сжечь одеяния, омыться крепким уксусом и окуриться можжевельником. Мне нужно две лошади и я похороню эту тварь так, как она заслужила, чтобы не пришлось хоронить ее еще раз. И упаси вас все святые последовать за мной!
— Польщены, премного польщены знакомством, дон де Кармона, — поклонились нунции, а испанские пехотинцы встали куда как более строго, нежели вальяжно стояли до тех пор, — примите благодарность за помощь, — поп указал на тело Марисоль, — и за распоряжения. Все будет сделано именно так, как вы посоветовали. — упрямый поп не желал сказать «приказали» и Диего невесело улыбнулся. Пока попов гложет гордыня, подругам Марисоль особенно нечего их бояться. Хромых же Псов не всех попросту не хватит.
Подвели лошадей, на одну он небрежно бросил тело Марисоль, лошадь взыграла было, но он так рявкнул на нее не непонятном наречии, что та замерла, как вкопанная, закрепил тело ведьмы веревкой, на вторую вскочил сам и, перейдя на рысь, ускакал, держа лошадь с покойницей в поводу.
— Нам несказанно повезло, братья и дети мои! — Провозгласил один из нунциев, — теперь же выполним совет нашего мудрого друга и не щадите никого — помните, что ждет несчастных Царствие Небесное! — Голос его был глубок и прекрасно поставлен, а потому разнесся далеко. Солдаты оживились, они устали стоять у проклятого места, боясь перемены ветра и ведьм, что могли быть, где угодно. Дураку понятно, что с такой скоростью может идти чума, но уж никак не проказа. Ведьма словно напрашивалась на приезд инквизиции, и, отдавая ей должное, напросилась на самого Хромого Пса!
Тот же, миновав еще пару кордонов, подъехал к придорожному богатому кабаку. Не спешиваясь, рявкнул от коновязи: «Именем Священного Инквизиции!»
Голос его, казалось, еще не стих, а уже стоял возле него упитанный и насмерть перепуганный владелец кабака, похожий на отощавшего, но с набитыми защечными мешками, хомяка.
— Повозку. Сажень осиновых дров, сажень березовых. Фонарное масло — бочонок. Два ведра молока, девять фунтов свежего меда, столько же яблок.
Марисоль первая пришла в себе и, чуть отстранившись, дернула из-за корсажа короткий, острый, как игла, стилет и ударила Хромого Пса в грудь, прямо напротив сердца. В ту же секунду прогремел под сводами ратуши пистолетный выстрел.
Удар серебряной пули, пули, которую еще тогда, после их первой встречи, отлил Хромой Пес, величиной в очень добрый желудь, был так силен, что снизу вверх, от пояса, как и стрелял Пес, прошел ее тело, сломав ей грудные позвонки и пробив сердце и отбросил ее тонкое тело на несколько шагов. Умирая, она увидела, что Хромой Пес молча поглаживает грудь, куда пришелся удар ее стилета из Толедо, но крови на пальцах нет.
Удар стилета пришелся в массивный серебряный медальон, висевший под сорочкой Диего де Кармоны. Соскользнул с него, рассек кожу справа на груди и неглубоко вошел в плечо.
Хромой Пес выстрелил на долю секунды позже и понимал, что проиграл этот поединок вторично. Проиграть дважды одной и той же ведьме! Дикий смех раздался в ратуше, дикий тем, как он звучал, походя, скорее, на вой, так и тем, где он звучал.
Диего признавал, что теперь, как проигравший дважды, он обязан проиграть и третий раз, похоронив ее так, как теперь кто-то властно шептал ему в уши. Ему было, признаться, все равно, кто это шепчет. Он поднял легкое тело Марисоль, из чьих мертвых глаз так и не ушли ни любовь, ни ярость, вышел из ратуши и, не таясь, пошел по центральной улице прямо на кордон. Сунувшихся к нему было чумных докторов он, словно собак пинком, отбросил кратким: «Именем Святой Инквизиции», брошенным им прежде, чем доктора дотронулись до него. На лицах этих невиданных птиц, в их масках, разумеется, ничего не могло отразиться, но почтительность и безмерное уважение было в каждом их жесте, когда, освобождая дорогу человеку, что владел такими словами, они церемонно кланялись ему. Они проморгали его, проморгали, как он попал в город, проморгали какую-то трагедию, судя по ярости в глазах человека Инквизиции, а потому растаяли так быстро, что так и подмывало прихватить их в допросную залу и задать пару вопросов.
На кордоне, перед зеленым нунцием, Хромой Пес встал и кратко представился.
— Я — слуга Священного Трибунала, Диего де Кармона, по прозвищу «Хромой Пес». Булла у меня за пазухой, вы можете достать и посмотреть. Не желаете? Благодарю. Я тут своей волей. Город уничтожен ведьмой, отзывайте докторов, а городок сожгите, начиная с окраин, не трогая ничего и не входя в дома, гоните пламя кругом, чтобы город сгорел дотла. И молитесь, молитесь, молитесь за души тех несчастных, что примут огненную смерть. Докторам — скинуть и сжечь одеяния, омыться крепким уксусом и окуриться можжевельником. Мне нужно две лошади и я похороню эту тварь так, как она заслужила, чтобы не пришлось хоронить ее еще раз. И упаси вас все святые последовать за мной!
— Польщены, премного польщены знакомством, дон де Кармона, — поклонились нунции, а испанские пехотинцы встали куда как более строго, нежели вальяжно стояли до тех пор, — примите благодарность за помощь, — поп указал на тело Марисоль, — и за распоряжения. Все будет сделано именно так, как вы посоветовали. — упрямый поп не желал сказать «приказали» и Диего невесело улыбнулся. Пока попов гложет гордыня, подругам Марисоль особенно нечего их бояться. Хромых же Псов не всех попросту не хватит.
Подвели лошадей, на одну он небрежно бросил тело Марисоль, лошадь взыграла было, но он так рявкнул на нее не непонятном наречии, что та замерла, как вкопанная, закрепил тело ведьмы веревкой, на вторую вскочил сам и, перейдя на рысь, ускакал, держа лошадь с покойницей в поводу.
— Нам несказанно повезло, братья и дети мои! — Провозгласил один из нунциев, — теперь же выполним совет нашего мудрого друга и не щадите никого — помните, что ждет несчастных Царствие Небесное! — Голос его был глубок и прекрасно поставлен, а потому разнесся далеко. Солдаты оживились, они устали стоять у проклятого места, боясь перемены ветра и ведьм, что могли быть, где угодно. Дураку понятно, что с такой скоростью может идти чума, но уж никак не проказа. Ведьма словно напрашивалась на приезд инквизиции, и, отдавая ей должное, напросилась на самого Хромого Пса!
Тот же, миновав еще пару кордонов, подъехал к придорожному богатому кабаку. Не спешиваясь, рявкнул от коновязи: «Именем Священного Инквизиции!»
Голос его, казалось, еще не стих, а уже стоял возле него упитанный и насмерть перепуганный владелец кабака, похожий на отощавшего, но с набитыми защечными мешками, хомяка.
— Повозку. Сажень осиновых дров, сажень березовых. Фонарное масло — бочонок. Два ведра молока, девять фунтов свежего меда, столько же яблок.
Страница
5 из 6
5 из 6
